Муха имени Штиглица - читать онлайн книгу. Автор: Арина Обух cтр.№ 13

Каждый раз, когда Кузьмич падал в вырытую яму, ему было смешно – и как-то так получалось, что эти ямы были не про смерть.

– Потом, после жизни, я уже как-то сам, без лестницы обойдусь, на птичьих правах вылечу, – Кузьмич улыбался своим мыслям и переводил взгляд на работу Аси. – Куда ты спешишь, Ася?! Тихо, камень испортишь! Нам среди камней жить.

А ведь Ася действительно всё время спешила: спешила закончить училище, поступить в Петербургскую Академию и стать художником по ткани.

Так и случилось. Пришёл срок, и Ася переехала в Питер. Учится в Академии, живёт в общежитии, а работает по-прежнему на кладбище.

В большом городе – больше работы: люди уходят и уходят, и Рома с Семёном работают от зари до зари.

Тело уйдёт, родная оболочка исчезнет… Останется лишь портрет.

Иногда родственники покойного просят портрет поправить – то есть как-то сделать, чтобы ушедший им улыбнулся. Отпустил их вину.

И Ася поднимает уголки губ на портрете. А блеск в глазах (улыбка – в первую очередь это глаза) получается в два касания.

Однажды пожилая дама попросила сделать себе портрет заранее, мол, скопила деньги и хочет вложить их в землю. Место себе она уже выбрала – рядом с могилой мужа. Лидия Петровна принесла Асе свою лучшую фотографию – свадебный портрет. Лидии Петровне там лет восемнадцать.

– Сделайте такой портрет, Асенька, ну, чтобы… В общем, я не хочу быть вечно старой на памятнике.

Лидия Петровна часто приходила в мастерскую с печеньем, конфетами и рассказами о своей молодости. Сама она когда-то служила на Ломоносовском фарфоровом заводе, в связи с чем позволяла себе давать, как коллега коллеге, советы по поводу композиции.

– Как вы думаете, Асенька, может, узора добавим?

Ася кивает: конечно, можно и узор.

Лидии Петровне нравился свой портрет, но на тот свет она совсем не спешила. Наоборот, она как бы обманывала смерть. Здоровья она была крепчайшего, лечилась цикорием и ходила к врачам только на свидания.

После долгих бесед с Лидией Петровной Ася возвращается в общагу, где её ждет фиолетовая канарейка, которая в конце концов однажды вылетит из клетки, а тонкие прутья птичьей тюрьмы станут узором на её крыльях…

А в это время в маленьком родном городке Аси отшумит последний дождь Олега Кузьмича.

Возможно, его просто никто не вытащил из ямы, ведь Ася давно уехала. Выбрался сам, без лестницы, на птичьих правах. И превратился в портрет. Кто-то положил его фотографию на кальку и поднял уголки губ.

А Лидия Петровна наконец снова стала восемнадцатилетней невестой. И встретила Там своего жениха. Всё началось сначала.

И всё это – правильная кольцевая композиция.

У Сони была собственная денежная единица: банка черники.

Это выяснилось у привокзального базарчика, где мы с ней засмотрелись на самодельные серьги-ракушки.

– Сколько стоит? – спросила Соня.

Мастерица назвала цену.

– Это, значит, четыре банки черники, – вдруг сказала Соня, задумалась и покачала головой. – Нет, это дорого.

Всё лето Соня провела на даче, собирала чернику и продавала её на дороге. Вставала ни свет ни заря, спешила в лес, дрожа от утреннего холода, ползала по росистой траве, аккуратно срывая ягоды, чтобы не помять, собирала полное ведро с горкой и шла к дороге, а там уже раскладывала по банкам.

…И вот Соня уже сидит на изящном плетёном стульчике, в руках лесные цветы и корзинка ягод, разворот головы в три четверти. Белая шляпка с кружевными полями, коралловые бусы, платье в цветочек, как на пасторальных картинках, – Соня любила рисовать автопортреты.

– Какая длинная шея. Соня, ты Модильяни? – обычно спрашивал её мастер по живописи. – Но характер, настроение, конечно, есть. Лето, значит, хорошо провела, отдохнула?

Соня отвечает улыбкой и застенчиво склоняет голову набок. А может быть, не застенчиво, а наоборот, горделиво, мол, нет, не Модильяни, а Соня, вот, смотрите. И все внимательно смотрят на портрет и на Соню. Сравнивают. Шея, и правда, длинная – и на портрете, и в жизни. То есть Модильяни и Жанна Эбютерн в одном лице. Сонином.

И я представляю, как эта Соня с модильяновской шеей, разложив чернику по банкам и сев на перевёрнутое ведро (а не на изящный плетёный стульчик), смотрит, как несутся по пыльной дороге автомобили – остановятся, не остановятся? Купят, не купят? И так каждый день этого бесконечно длинного лета…

Меж тем народ подходит, глядит на чернику, думает, приценивается и, чаще всего, не покупает.

А краски, между прочим, опять подорожали, а ещё за факультативы платить надо… И Соня сильно рассчитывала на эту чернику…

– Сколько стоит?

Соня спохватывается, и с надеждой смотрит на покупателей.

– Черника у бабули лучше была, ты не мог там остановиться? – недовольно говорит женщина.

Мужчина отвечает, что там была такая же черника, мол, какая разница?

– Купим, а потом выкидывать?

После этой фразы Соня теряет надежду на эту пару. Женщине жарко, её, по всей вероятности, нервирует спутник, и Сонина черника – это лишь повод выказать раздражение.

– Ладно, – соглашается мужчина. – Там дальше ещё будут продавать, поехали.

Хлопают дверцы машины, включается мотор, из-под колёс летит горячая пыль. Соня спасает чернику, закрывая её своей панамой (а не шляпкой с кружевными полями).

Уехали. Тишина. Соня надевает панаму. И я слышу её вздох.

Такой же вздох у неё был, когда она стояла перед прилавком с серёжками.

В этом вздохе не было печали.

Просто серёжки не стоили четырёх банок черники.

Фотография некой женщины вдруг напомнила мне о субботних занятиях детской изостудии Эрмитажа, когда дети бродили по залам в поисках скоротечности жизни.

А на фотографии был изображён стол, на столе початая бутылка виски, мобильный телефон и женщина.

Женщина акробатически балансирует на краю стола, старясь показать фотографу лицо и заднюю часть корпуса в профиль, а грудь в анфас. Как на наскальных рисунках древних египтян.

И у неё получается. Видимо, кто-то в её роду был египтянином. В одной руке она держит красную розу, а в другой стакан с виски.

Приглушённый свет. Гидроперитные кудри откинуты назад. Они сливаются с облегающим платьем телесного цвета. Сверху надета чёрная портупея. Эти ремни для оружия носят воины, охотники и женщины на краю стола.

Стол, кстати, маленький, и ей было бы удобнее опустить ноги, но она, наоборот, поджимает их к себе, чтобы показать высокие чёрные каблуки. Одна нога смотрит на нас пяткой, другая нога в профиль – любой фараон позавидует такому выверту.