Из жизни военлёта и другие истории - читать онлайн книгу. Автор: Марк Казарновский cтр.№ 5

Но самое тяжелое после посадки. Фиатовский движок, как правило, глохнет. И в ангар катим самолет мы, ангарная бригада, да еще солдаты — в помощь.

В ангаре — отмыть бензином налеты масла на хвосте, промыть свечи и сдать машину зав ангаром.

Ко мне относились хорошо, потому что я, натренированный в «школе» Шлойме-каторги, брался за любую работу и не рассуждал. Да что здесь рассуждать — поднял хвост «Ансальдо» с тремя красноармейцами и пошли. Как говорится в наших песнях — вперед и выше. Правда, выше пока не выходило. В основном — вперед.

И еще. Оказалось, что я грамотнее многих бойцов. Даже не то, чтобы многих — но — всех. Поэтому, когда заходил начальник авиашколы на занятия, то всегда вызывали к доске меня. Будь это аэрофотосъемка, или бомбометание, или штурманские задачи, либо радиодело (которого у нас в помине не было) — меня вытаскивали. К доске. Когда уходил начальник, все оставались довольны. Начальник класса — так как я отвечал без запинки. Начальник школы, что класс в целом знаниями, необходимыми в авиации, обладает. Красноармейцы — их не спросили. Пронесло. И наконец я, «цапля», отвечал хорошо и меня хвалят. Да, да, было тщеславие, что и говорить.

Но все тщеславие проходило, когда войдешь в наши первые казармы. Жилые помещения у нас на 50 человек. Конечно, еще царские. Несмотря на строжайший запрет, все тихонько курят. А если табачный дым смешивается с ароматом портянок от пятидесяти пар сапог, которые, то есть, эти сапоги, топают, и маршируют, и бегают, и прыгают, и набирают воду, а затем сохнут — то понимаете, что находится в воздухе казармы. Хотя, честно говоря, воздуха к утру в казарме не остается совершенно. Но чем-то мы все-таки дышим. Так как в 6.00 ровно дневальный кричит: «Отделение-е-е-е падъем!»

Нам, конечно, доставалось. Утром, помимо строевой и песня-ка — в строю, при марше — обязательно, так вот сразу — в ангары. Готовить машины, в основном «Ансельдо» и менее капризный Р-1. Это конструкция Поликарпова. Как каждого конструктора, мы его, Поликарпова, костерили из «души в душу», особенно зимой. Когда руки в бензине побелели, а масло, которым забрызган хвост самолета, отдирать нужно. Но ничего, мы уже знали: «Тяжело в ученье — легко в бою». Поэтому и пели — «…край суровый тишиной объят…»

Гляжу на ребят моего отделения. Гляжу…

Или исследование и расшифровка аэрофотоснимков. Так мало — расшифровать, или просто разобраться. Надо и грамотно написать и описать эти фотографии. Нет, ребята, авиация нам пока еще только снится.

Но время идет, обучение плавно переходит в теоретические, а затем — ура, в практические занятия. Мы начинаем делать пробежки, затем — подлеты. Как говорил наш командир — «прямо как слетки ворон из гнезда». А нам нужно и о счастье, о мимолетном счастье не забывать. А что такое счастье «летуна». Правильно, танцы в клубе, да потом — в самоволку. За что нас драли командиры по полной. Быстро они забыли, что сами, ну, этак в 1915–16 годах бегали в этот же клуб. И девчата были — да теперь они, девчата, их жены, то есть, боевые подруги. Но как бы то ни было, смотри, читатель, на фото. Костя что-то пришивает, а мы курим да готовимся к танцам.

Вот и все мои друзья, сослуживцы. Да, плохая фотография, но все равно ее нужно поместить в эту рукопись.

Я смотрю на нее — значит они не пропали. Значит, они еще со мной. А потом может кто-нибудь увидит эту рукопись и снова они будут чувствовать — они не забыты.

В общем, назвался груздем — полезай… Я, как пришел в армию, понял — назвался груздем. И полетели куда-то на задворки памяти шабес и папины молитвы. И гул синагоги. Все исчезло. Иногда, прежде, чем заснуть, я вспоминал свой милый край. Чудесную семью. Маму с оладушками, сестер с их глупыми секретами, скандальных кур и петуха, который исполнял у них роль раввина. Как у нас в армии замполит.

В общем, вызвал меня однажды «батя». Так мы звали начальника училища. Просто мудрый был командир.

— Боец, не тянись. Присаживайся. У меня вот какой тебе разговор. По всем параметрам ты у нас в авиашколе один из первых. И в теории, и в практике. Правда, верховая езда подкачала, но с другой стороны, кто из ваших хороший наездник.

Я тут же ляпнул:

— Верно, Моисей, но на верблюдах.

Посмеялся Батя.

— Ну ладно. И еще я вижу у тебя нормальное стремление военного человека стать не только грамотным, инициативным командиром. Но стать — первым. Это — хорошо. У каждого солдата в ранце должен бренчать жезл маршала.

— К чему я это говорю. Ты хоть и интеллигент (так у тебя в деле), но с народом нашим дружен. И ежели ты смотришь вперед, то тебе прямой путь — только вместе с партией нашей. И не объясню, как, что и почему. Уверен, все поймешь. Вы — нация понятливая. Поэтому давай, собирай необходимые документы, побеседуй с замполитом, он у нас мужик грамотный (тут «Батя» незаметно улыбнулся) и — вперед, получишь добро — собирай рекомендации. Свободен.

Даже не дал мне ни ответить, ни задать вопросы. Одно слово — «Батя»!

И пошел я к замполиту. Замполит у нас был носатый такой, но парень грамотный, Мишка Драпо.

Я забыл сказать, что действие все происходит на Украине, поэтому различные диковины в фамилиях наших ребят украинских встречаются. То Перебийнос, то Цеповяз, то просто — Лопато. Поэтому у меня лично Драпо никаких ассоциаций или эмоций не вызывал. Тем более, как все замполиты, я заметил, был он веселый, душа курилки. И линию партии осуществлял, видно, правильно. Потому что у нас в авиабригаде никаких споров или дискуссий либо тематических конференций по поводу Троцкого не было. А другие враги народа, типа Бухарина, Каменева или Тухачевского и так далее еще не успели созреть.

Короче, я пришел к Мишке Драпо. Да, совершенно забыл сказать.

Бывало, не очень часто, но бывало, мы с Мишкой и еще с друганами казённый спирт в небольших количествах потребляли. Нам, летунам, для протирки оптики и иных технужд выдавали. А ничто так не укрепляет дружбу, как хороший стопарь разбавленного спирта вечером в кабинете партбюро. Тихо, секретно, весело.

Вот такие у нас с Мишей были отношения. Дружеские.

Беседу же он начал неожиданно. Для меня, во всяком случае.

Абсолютно официально.

— Прочел, Федор Михайлович, твое заявление. Скажу прямо, как большевик (тут он даже надул щеки), я — категорически против. И вот почему.

Тут он наклонил ко мне голову и начал говорить почему-то шепотом.

— Тебя как звали в твоем местечке?

— Файтл. Даже и приставка была — Файтл-цапля.

— Вот видишь. Все-таки не Федор там какой-то, а Файтл. А Фамилия?

— Запрудер. Мы из века в век делали запруды для Радзивиллов и прочих угнетателей народа, — отвечал я, но начал почему-то волноваться.

— Ну вот, теперь смотри сюда. Я такой же Драпо, как ты Запрудный. Драпацкий я, Драпацкий Эмилий Янкелевич, — выкрикнул как-то со слезой даже наш замполит. — А вот пришлось стать Драпо. Да еще Мишкой. — Он закурил и долго смотрел в пол.