Спирька процедил:
— Ого! Как раз и хронометраж идет. Держись, ребята!
В лакировочную входила Бася Броннер с папкою в руке. Все не спеша взялись за работу.
Бася подошла к столам, где рядом работали Спирька и Царап-кин. Спирька оглядел ее наглыми глазами. Бася от него отвернулась. Достала карандаш, положила секундомер на край стола и начала наблюдать работу Царапкина. Царапкин медленно снимал колодку, медленно макал ее в лак и старательнейше обмазывал рукою бордюр. Бася начала было записывать его движения, — безнадежно опустила папку и спросила:
— Вы, товарищ, всегда так медленно работаете? Царапкин с готовностью стал объяснять:
— Скорая работа, товарищ, у нас никак не допустима. Галоши нужно обмазывать очень осторожно, чтоб ни одна капелька лака не попала на колодку. Н-и о-д-на, понимаете? А то при вулканизации лак подсохнет на колодке. Когда новую галошу на колодке станут собирать, подсохший этот лак сыплется на резину и получается брак. Самая частая причина брака.
Бася раздраженно возразила:
— Напрасно вы мне это, товарищ, рассказываете, — я и сама все это не хуже вас знаю.
— А знаете, так чего же удивляетесь?
И продолжал с медленною старательностью обмазывать галоши. Бася прикусила губу, помолчала и стала записывать его движения. Сзади кто-то с возмущением сказал:
— Как не надоест! Ходит, ничего сама не работает, только глазеет и пишет.
Бася вспыхнула и не сдержалась:
— Зато вам после меня придется больше работать!
— Да уж это конечно! На то вас тут и поставили, — шнырять да вынюхивать, как бы норму нагнать. Царапкин примиряюще возразил:
— Товарищи, нельзя так. Это ее работа, она ее обязана делать.
Бася, поглядывая на секундомер, старательнейшим образом продолжала записывать все — видимо, замедленные — движения Царапкина. Наконец кончила, сложила папку и пошла к выходу. Вдогонку ей засмеялись.
Царапкин морщился и махал на товарищей руками.
— Нельзя так, ребята! Ну что это! Все дело только портите. Она сразу и поняла, что мы дурака валяем. Нужно было ничего не показывать, — только растягивай каждый работу, и больше ничего. Эх, подгадили все дело!
* * *
Трудная это была и неприятная работа Баси — хронометраж. Рабочие настораживались, когда она подходила, знали, что выгоднее работать на ее глазах помедленнее, и отношение к ней было враждебное. Силой воли Бася обладала колоссальною, но и она с непривычки часто падала духом, никак не могла найти нужного подхода.
Весь этот день она промучилась, и самолюбие сильно страдало, когда вспоминала общий смех себе вдогонку. Вечером случайно узнала в ячейке, что Царапкин — комсомолец, да еще активист. Вспомнила, что даже имела с ним кой-какие дела. Бася решила пойти к нему на дом и поговорить по душам.
Царапкин жил в конце трамвайной линии, около аптеки, в огромном шестиэтажном, только что выстроенном доме рабоче-жилищной кооперации. Позвонила Бася, вошла.
Царапкин очень удивился. Она сказала, сурово глядя на него черными глазами:
— Я не знала, что ты комсомолец, уже после узнала. Пришла с тобою поговорить по-товарищески, по-комсомольски. Что же это ты, Царапкин, делаешь?
Вася с невинным лицом смотрел.
— Это насчет того, когда ты была у нас в лакировке? Что же я делаю? Когда ты ушла, я, совершенно напротив того, объяснил товарищам, что так не годится делать.
— А сам зачем делал?
И вдруг замолчала. И с удивлением стала оглядываться. Большая комната. Все в ней блестело чистотою и уютом. Никелированная полутораспальная кровать с медными шишечками, голубое атласное одеяло; зеркальный шкаф с великолепным зеркалом в человеческий рост, так что хотелось в него смотреться; мягкий турецкий диван; яркие электрические лампочки в изящной арматуре.
Бася отрывисто спросила:
— Что это у тебя за мебельный магазин? Васенька покорежился. Бася подняла брови и изумленно взглянула на стену.
— А это что?!
Над диваном в красивых, совершенно одинаковых ореховых рамах висели рядком два портрета: портрет Ленина и — фотографически увеличенный собственный портрет Васеньки Царапкина с умным лицом.
— Два вождя на стене: Владимир Ленин и товарищ Царапкин! Ха-ха-ха!
Царапкин с неудовольствием возразил.
— Почему — «вождя»? Пришлось по случаю купить две рамки одинаковых, только всего и дела. А чго тебе из мебели тут не нравится?
— Ничего не нравится. Кокотки комната, а не комсомольца. Ты, случаем, уж не душишься ли?
— Кокотки тут ни при чем. И вообще я тебе удивляюсь, товарищ. При царском режиме рабочий жил, как свинья, — что же, и теперь мы должны жить так же? Я думаю, что рабочий должен повышать свой жизненный и культурный уровень, в этом и был смысл нашей великой революции.
— Да? — почтительно спросила Бася. Рассмеялась и встала. И смотрела с ненавистью.
— Я пришла с тобою говорить как с товарищем-революционером о твоем ошибочном поведении сегодня в цехе. А теперь вижу, что говорить нам с тобою не о чем. С тобою нужно бороться как с классовым врагом.
И вышла.
* * *
Из объявлений на задней странице газеты «Известия».
Гр-н ЦАРАПКИН Василий Алексеевич, уроженец города Москвы, меняет имя и фамилию Василий Царапкин на ВАЛЕНТИН ЭЛЬСКИЙ Лиц, имеющих препятствия к означенной перемене, просят сообщить в Мособлзагс, Петровка, 38, зд. 5, с указанием имени, отчества, фамилии и местожительства.
* * *
Лелька в воскресенье зашла вечером к Басе. Расхаживая по неуютной своей комнате широким мужским шагом и сильно волнуясь, Бася рассказала, как держался с нею на работе Царапкин. Когда Бася волновалась, она говорила захлебываясь, обрывая одну фразу другою.
— Этого оставить так нельзя. Нужно, понимаешь, вокруг этого дела чтобы забурлило общественное мнение. Чтоб широкие массы заинтересовались. Какое наглое рвачество! И комсомолец еще! Я поговорю в партийной ячейке. Думаю, нельзя ли устроить над ним общественный суд, товарищеский, чтобы закрутить это дело в самой гуще рабочих масс.
Пили чай. С хохотом делились такими противоположными впечатлениями от посещения обиталищ Спирьки и Царапкина.
Лелька сказала:
— А я недавно присутствовала на занятиях твоего брата, как он ведет кружок по диамату.
Черные глаза Баси блеснули острым любопытством. Стараясь показаться безразличной, она спросила, глядя в сторону:
— Как тебе понравились его занятия?
— Замечательно! Прямо, профессор какой-то! Откровенно сказать, раньше он мне не нравился. А тут — замечательно! Видно, умница, и с собственным взглядом на все.