Подмосковье. Осень 2000 года
– Лёль, перестань психовать, я тебя довезу до дома хоть и небыстро, но зато в целости и сохранности, и ты меня больше не увидишь.
Она, не глядя на него, достала свои очки, которые сняла за бесполезностью, как только они запотели, и водрузила их на нос, будто бы отгородилась от него. Ясенев кашлянул и бесцветным голосом спросил:
– Как Людмила Ивановна и Александр Андреевич?
– Спасибо, хорошо, здоровы.
– А бабушка?
– И бабушка жива. Болеет, конечно, иногда, но для своих лет вполне молодцом.
– Передай им привет, – он и сам не знал, зачем сказал это. Ясно ведь, что она передавать ничего не будет.
Но она кивнула:
– Обязательно.
И они оба замолчали, думая о своём. Машины поехали резвее, и вскоре его тёмно-зелёная «Аудяшка», «Авдотья», как иногда он, куражась, называл её, повернула направо, в Реутов. Серая пятиэтажка, вторая от дороги, въезд за мусоркой, первый подъезд – он помнил всё до мелочей. Большая машина его плыла по огромным лужам, будто крейсер. Он подвёз Ольгу к самому подъезду, постарался выбрать место посуше, чтобы ей было удобнее выходить. Она вздохнула, вцепилась в свою сумку и вдруг спросила:
– Сколько я тебе должна?
Лучше бы в лицо плюнула. Он понял, что эту фразу она репетировала с того момента, как замолчала. Захотелось схватить её за плечи и трясти, как тряпичную куклу, чтобы очнулась и стала прежней Лёлькой, его Лёлькой. Вместо этого он устало сказал:
– Перестань, Лёль. Не имеет смысла. Мы чужие люди, и не надо стараться ранить. Кто я тебе?
Она кивнула:
– Никто, – распахнула дверцу и шагнула под дождь, не раскрывая зонта. До подъезда оказалось ровно пять шагов, он посчитал. Шестой шаг скрыл её за старой, крашенной коричневой краской дверью. Ни домофона, ни кодового замка на ней не было. Всё как раньше. Можно было уезжать, но Сергей почему-то медлил, вспоминая, как она уходила, даже не обернувшись и не махнув рукой.
Лёлька жила на четвёртом этаже, два окна слева от лестничной клетки. Сначала кухня, потом её комната. Вторая комната выходила на другую сторону. Сергей сидел и смотрел на эти тёмные окна, в голове было гулко и пусто. Больно бухало в груди сердце, и противно тряслись поджилки. Если бы Сергею Ясеневу было не тридцать два года, скоро тридцать три, а двенадцать, он бы плакал. Но ему было целых тридцать два, и поэтому он только ударил раскрытой ладонью по рулю и, машинально глянув на часы, собрался было уезжать, как вдруг что-то неприятно царапнуло сердце. Секунду он пытался осмыслить непонятное и раздражающее это ощущение, потом резко выдернул ключ из замка зажигания, выскочил прямо в лужу, не заметив этого, громко хлопнул дверцей, автоматически нажав на кнопку брелока, и, ругаясь сквозь зубы, помчался в подъезд. Перескакивая через три ступеньки, он на ходу додумывал мысль, выдернувшую его из тёплого нутра машины: Лёлька скрылась за дверью подъезда семь минут назад. А свет в её окнах до сих пор не зажёгся.
Что-то случилось! Он мчался, прыгая через три ступени, и больше всего боялся не успеть. Первый этаж. Второй. Третий. В горле образовался огромный, удушающий комок. И каждый бешеный скачок его отдавался в сердце: Лёлька, Лёлька, Лёлька!..
… Ольга сидела на ступеньках и тихо плакала. Он раньше ужасно боялся её слёз. А теперь ему сразу стало легче дышать: живая! Почему вдруг ему подумалось, что могло быть не так, он и сам не знал…
Ясень плюхнулся на ступеньку рядом с Ольгой, обхватил её худенькие плечи своими большими руками и умиротворяюще зажурчал:
– Тихо, Лёлька, тихо. Я здесь. Я сейчас всё исправлю. Что случилось? Ты ключи потеряла? Или это я тебя так расстроил, что у тебя даже сил нет в квартиру зайти? Так давай я помогу и испарюсь. Просто как джин – был и нету. Слушаю и повинуюсь, моя госпожа!
Она вдруг заплакала в голос и, повернувшись к нему, вцепилась в мягкую ткань его пальто мёртвой хваткой, уткнувшись мокрым лицом в шею. На секунду ему показалось, что он вернулся в далёкий восемьдесят девятый год, когда они ещё только поженились и очень, очень, очень любили друг друга. Такая волна горячей нежности и сумасшедшего счастья накрыла вдруг, что он еле слышно застонал и уткнулся лицом Лёльке – его Лёльке! – в волосы, жарко целуя влажные завитки. Она не отшатнулась, а прижалась сильнее, будто ища защиты и поддержки. Ему было неудобно сидеть, и спина сразу заныла, но он был готов помереть на этой лестнице, только бы не отпускать Лёльку совсем. Никогда.
Но она через пару минут перестала всхлипывать, выпрямилась и стала рыться в красивой своей сумочке – искала платок. Он так понимал каждое её движение, каждое желание, будто все эти девять лет они жили не порознь, а вместе. Поэтому он сунул руку в карман и достал пачку одноразовых носовых платков. Ольга благодарно кивнула и вытащила один. Тяжело встала, опираясь на его плечо. Сергей тут же подскочил и поддержал её. Лёлька повернулась к двери своей квартиры и глухо произнесла:
– Смотри.
Двери она поменяла. Он помнил обитую деревянными планочками фанерную, а теперь была железная, обтянутая бежевым дерматином, или как он там называется, да ещё и с рамками из тонких реек. Красивая дверь, элегантная. Но вот на этой красивой, элегантной двери чем-то бурым, подозрительно напоминающим кровь, было крупно, размашисто написано: ТВАРЬ! ГОТОВЬСЯ!!!
Сергей вытащил из Ольгиной леденющей руки ключи, сам открыл дверь, нашарил выключатель. После полутёмной лестничной клетки свет показался таким ярким, таким весёлым, что он даже на секунду зажмурился. Потом взял Ольгу за руку и провёл в квартиру.
Здесь всё было иначе, не так, как он помнил. Свежий ремонт, светлые стены и полы, продуманное освещение, много зеркал. Маленькая квартирка сразу стала казаться больше.
– Сама или дизайнера нанимала?
– Сама, – слабо улыбнулась Ольга.
– Очень красиво, ты такая молодец, – он повернулся, чтобы закрыть дверь. На секунду ему показалось, что на лестнице кто-то есть. Он даже выглянул, но никого не увидел и вернулся в квартиру.
Лёлька успела снять нежно-голубой кожаный плащ, разуться и прошла в ванную. Он без спросу шагнул в её «светёлку», как называл когда-то крохотную комнатку, в которой она выросла. Ему было очень интересно посмотреть на то, как она живёт сейчас. На пороге Сергей замер, поражённый. Со стены на него ласково смотрели голубые глаза Лёльки, его Лёльки.
Этот портрет написал когда-то пожилой арбатский художник. В тот вечер Серёжка сделал ей предложение. И Лёлька сразу, не ломаясь и не жеманясь, радостно и легко согласилась выйти за него замуж. Потом они гуляли по Арбату, держась за руки, и улыбались всем встречным-поперечным.
– Молодой человек, разрешите, я напишу вашу девушку, – негромко обратился к ним художник, – этот портрет будет волшебным. Вы проживёте вместе долгую счастливую жизнь и всегда будете видеть в своей жене вот эту милую, юную фею с бездонными очами.