— Я тебя люблю, — сказал Вильям, всматриваясь в безмятежное
лицо девушки.
Катя подняла на него глаза и слова застряли в горле, не
давая вздохнуть. Он терпеливо ждал, а она молчала.
И тут с черного беззвездного неба хлынул дождь. А вместе с
ним в сад, сметая со своего пути теплый сладкий от черемухи воздух, точно
ворвалась зимняя вьюга.
Девушки с возмущенными криками бросились под навес веранды,
а Катя замерла, не позволяя Вильяму увести себя с площадки. Оглушенная и
пораженная, стоя в его объятиях, она глядела в небо, подставив лицо дождю, и,
как сумасшедшая, улыбалась. Капли были таким холодными, обжигающе ледяными,
словно растаявший лед, и пахли они зимой — снежной и морозной. В голове, в
груди и в животе, в каждой частичке ее тела играла музыка поразительной чистоты
и глубины — под аккомпанемент ледяного дождя зазвенела мелодия «I miss you» The
Daydream. Перед глазами возник диск с названием «Мечта», на котором
изображались мультипликационные мужчина и женщина, плавающие в звездном небе,
держа в руке по сердечку.
— Ты улыбаешься, — растерянно пробормотал Вильям.
От звука его голоса Катя очнулась и, высвободив у него свою
руку, отступила.
— Прости...
Вильям, еще не понимая, что произошло, в память об их вальсе
осторожно пообещал:
— Любой каприз. — Но в зеленом взоре уже проснулась тревога.
— Позволь, я провожу тебя под навес!
Девушка покачала головой, отступая сразу на несколько шагов.
Ее платье промокло от дождя, а по волосам стекали, наполняя воздух морозной
свежестью, ручейки. Они нежно текли по щекам, губам, по-свойски обнимали плечи,
стекали по шее и бессовестно устремлялись ей в корсаж.
Гости с веранды пристально наблюдали за разыгрывающейся на
площадке сценой. На некоторых лицах было написано недоумение, кто-то смотрел
враждебно, кто-то понимающе. Поднялся шум из множества голосов, но Катя не
слышала их, она внимала одному-единственному, способному подстроиться под
музыку у нее в голове, до дрожи любимому голосу:
«Я хочу, чтобы ты принадлежала мне, — шептал дождь, — не
нужно жертв, ты не создана для них. Ты не обязана спасать тех, кто устал, если
сама полна жизни и сил. Мир еще постоит, шанс на перерождение будет и через
четыреста лет, и через восемьсот, Бог подождет. Раскаяться за свой и мой эгоизм
ты успеешь завтра, завтра наступит лето — и вот еще один сезон канет в
бесконечность, а сегодня, сегодня пойдем со мной!»
Он по-прежнему не умел говорить о любви — оперировал
фактами, искушал и требовал.
Последняя ледяная капля упала ей на щеку, но не покатилась
слезой, осталась на месте. Девушка коснулась ее пальцем и приложила к губам.
— Катя, пожалуйста... — шагнул вперед Вильям, протягивая ей
руку.
Она не успела даже вздохнуть, как перед ней выскочил
огромный ягуар, преградивший ему дорогу. Золотистая шкура блестела в кровавом
отблеске луны, а черные пятна походили на множество солнечных дисков в полное
затмение.
Молодой человек в страхе отшатнулся, как и все те, кто
стояли на веранде. Казалось, не испугался зеркальных глаз ягуара лишь Тане. Он
стоял, привалившись к белой колонне, но, к удивлению девушки, предпринять
что-то для защиты драгоценного беса, похоже, не планировал. На лицах вампиров
был написан ужас, некоторые спешно ретировались в зал, другие остались, но
боялись даже пошевелиться. Хозяйка дома, одна из немногих сохранила видимость
спокойствия, она сидела за дальним столиком веранды, подперев рукой голову, и
на губах ее играла едва заметная улыбка.
Ягуар ни на кого не смотрел, его взгляд блуждал по гладким
камням, усыпанным белыми лепестками.
Вильям поймал взгляд Кати и воскликнул:
— Не делай этого, не уходи с ним! Старейшины не позволят
вам...
Ягуар зарычал, но голову на брата не поднял, а тот не
обратил внимания на предупреждение и произнес:
— Я не дам тебе совершить такую ошибку! — Он сделал шаг
вперед, ягуар вскинул голову, и Катя увидела в расширившихся изумрудных глазах
дикий страх. Бледное красивое лицо изменилось, став каким-то совсем
испуганно-детским.
— Лайонел, не надо! — взмолилась девушка.
Тот не внял ее словам, как и тогда, в комнате невинного
ребенка. И если в прошлый раз она лишь плакала, теперь мириться с тем, что он
не считается с ней, не собиралась. Она подскочила к нему и рванула за шкуру на
загривке, а потом у нее в животе взорвался огненный шар. Катя видела, что ягуар
не обернулся, не взглянул на нее своими зеркальными очами, но у нее в глазах на
миг почернело. Когда же темнота отступила, девушка увидела перед собой высокую
стену из огня, отделяющую ее и Лайонела от Вильяма и всех остальных вампиров.
Катя, ощущая страшную усталость и пустоту внутри,
обессиленно опустилась на корточки, обхватив колени руками.
— Как ты мог, — прошептала она, — он твой брат, ты же любишь
его больше жизни!
Сухие глаза кололо, точно из-за осколков стекла под веками,
хотелось освобождения, простых человеческих слез вместо этого беспощадного
жжения и боли.
Ягуар лег перед ней и, не поднимая глаз, уткнулся мордой в
колени. И в этот миг Катя ощутила обжигающее тепло, заскользившее по щекам,
давая благословенное освобождение. Слезы капали на лежащую у нее на коленях морду,
а девушка вслушивалась в звучавшую мелодию кристальной чистоты и думала о том,
как же сильно устала от тоски и от этой своей больной любви.
Так прошло несколько минут, слезы быстро иссякли, Катя с
глубоким вздохом провела ладонью по мягкой, источающей холодный аромат шкуре и
тихонько сказала:
— Я люблю тебя, бесконечно люблю...
Ягуар поднялся, и она услышала приказ: «Иди за мной». Он
бесшумно двинулся по аллее между белыми от цветов деревьями, подсвеченными
огнями, и даже не оглянулся посмотреть, идет она за ним или нет.
Катя поднялась и, глядя ему вслед, такому самоуверенному и
сильному, в сердцах крикнула:
— Какой же ты бесчувственный гад! — Она посмотрела на стену
огня, за которой стоял Вильям со своей любовью, огромной как вселенная, нежной
и искренней. А когда вновь перевела взгляд на аллею, там уже никого не было.
Молчаливое сердце в ужасе сжалось при мысли, что упустило свое счастье...
— Не оставляй меня! — вырвался из груди яростный крик.
Девушка выслушала издевку эха, а затем порыв сильнейшего
ледяного ветра сорвал с деревьев все до единого белые лепестки. Те закружились
в сумасшедшем вихре и сложились вовсе не в три слова, которые она так ждала, а
в два.
«Тщеславная девчонка!» — написал ей Лайонел. В ночи, под
звуки их грянувшего вальса, зазвучал его смех. Лепестки устремились к девушке,
осыпали ее лицо подобно поцелуям, а потом подхватили, точно крепкие руки, и
понесли прочь из сада.