«Глаза были синими», — неожиданно вспоминала девушка,
воссоздавая картину из начала весны, когда впервые увидела эту девицу во дворе.
Тогда цвет ее темно-синих глаз показался необычным, впрочем, как и манера
поведения.
Сегодня мотоциклистка в черном предстала совсем в ином
свете, несмотря на то что своему любимому цвету не изменила.
Но вот девица взмахнула на прощание рукой, завела мотоцикл и
уехала. Паренек двинулся в ту же сторону, и Катя быстро его догнала.
Он обрадовался ей, восторженно оглядел с ног до головы,
можно было подумать, на ней одеты не обычные потертые джинсы с футболкой, а
красивейшее бальное платье.
— Как ты? — воскликнул Глеб, неловким движением приглаживая
пальцами русые волосы.
— Прекрасно, — ответила она и кивнула в сторону, куда
укатила девица. — Все-таки помирились?
Он пожал плечами, при этом его щеки порозовели.
— Да так... просто болтали. Мы в одном институте учимся,
живем по соседству... сталкиваемся иногда.
— Она выглядела, эм, милой.
— Да-а, — засмеялся парень, — иногда бывает такой.
Не сговариваясь, они двинулись по улице и вскоре вышли к
памятнику Кирову на высоком постаменте. Вокруг стояли скамейки, вдали виднелись
Нарвские триумфальные ворота. На самом верху их красовались скульптуры шести
вздыбленных коней, а за ними колесница, в которой во весь рост стояла Нике — крылатая
богиня Победы в тунике, с лавровым венком в правой руке и пальмовой ветвью — в
левой.
— Давно тебя не видел, — проронил парень. — Тогда в метро
мне показалось...
— Ай, оставь, — отмахнулась Катя, переходя дорогу сразу за
сквером и устремляясь к главному входу в Парк имени девятого января. — Тогда у
меня были некоторые проблемы.
Юноша старался не отставать и шел с ней в ногу. Они
задержались несколько секунд возле круглой клумбы с разноцветными пестрыми
анютиными глазками, затем прошли мимо высоких башен с квадратными колоннами из
красного кирпича и свернули на боковую аллейку вдоль парковой изгороди — каменной
с узорчатой литой решеткой. Сухие дорожки от зеленого газона по всему парку
отделяли аккуратные низенькие железные ограждения. В свете фонарей, чьи черные
столбы сверху были красиво изогнуты, словно шеи лебедей, шелестела
нежно-зеленая листва.
От пруда вдоль дорожки тянуло сыростью. Каплеобразные белые
плафоны с яркими лампочками внутри, запутавшись в ветвях деревьев, отбрасывали
на воду кривые золотистые отблески. Редкие звезды, казалось, подмигивают в
глубоком темно-синем небе. Луна налилась серебром и повисла над елочками,
растущими возле изгороди.
Катя присела на единственную скамейку без спинки, с которой
открывался вид на пруд и мостик через него.
От Глеба так аппетитно пахло, что у девушки свело желудок. А
парень, ничего не замечая, болтал про институт, сессию, своих
тусовщиков-друзей, про родителей, которых никогда не бывает дома.
— А с девушками как? — сглатывая слюну, полюбопытствовала
Катя. В голове играло фортепиано — Иоган Пахельбель «Канон ре мажор» — немного
грустно, немного торжественно и еще как-то... — Она не успела сообразить, на
нее уставились два глаза небесной чистоты. Глеб выглядел очень юно и
трогательно. Курносый, со светлым пушком на подбородке, совсем не мужественный,
точно игрушечный медвежонок.
— В некоторых парней девчонки почему-то не влюбляются, —
печально сообщил медвежонок, откидывая со лба русую прядь.
Катя это знала. Скромные, застенчивые, мало мнящие о себе
никогда не становились любимчиками женщин. Те предпочитали сильных, уверенных,
самолюбивых, знающих себе цену, а иной раз безбожно ее завышающих. Кому
интересны люди, которые не интересны даже самим себе?
Ей было жаль юношу, но жалость вступила в противоречие с
презрением. Девушка понимала, что в сущности не его — этого случайно
встреченного мальчишку отвергает все ее существо. Еще в первую встречу он
напоминал ей Вильяма и сейчас сходство их становилось для нее только очевиднее.
И все-таки что-то в нем ей нравилось. Может, спокойствие,
надежность, верность?
Катя потянулась к нему, губы соединились с его горячими губами.
Глеб неуверенно приобнял ее за плечи и придвинулся ближе.
В голове как будто щелкнуло во время поцелуя. Она не сразу
поняла, что произошло, потом уловила: изменилась музыка, совсем затихла, как
будто боясь им помешать. Играл Шуман, она узнала его, композиция «Первая
утрата». А чувство, будто кто-то смотрит на нее, следит за ней, возросло
стократ. Девушка резко отпрянула от юноши и обернулась. Лишь на какую-то долю
секунды она увидела шагах в пяти от скамейки — за елками до прозрачности
ледяные глаза — только их. Но они погасли, как огни в вечернем сумраке.
«Мираж, иллюзия, его тут не было», — мысленно шептала она,
но все-таки вскочила со скамейки и, выкрикнув: «Лайонел», очутилась возле елки,
где ей померещились любимые глаза. Она вновь позвала его по имени и от запаха,
заполнившего легкие, сердце дрогнуло. Лайонел вовсе не был иллюзией, он
находился секундой ранее в пяти шагах от нее и видел, как она целует другого.
— Что случилось? — незаметно подошел Глеб и тронул ее за
плечо.
— Ничего, — с трудом промолвила она и все-таки пояснила: —
Мне показалось, я увидела знакомого.
Он понимающе и как-то обреченно закачал головой.
— У тебя есть парень.
Катя схватилась за эту версию как единственную удачную в
данном случае.
— Да, есть. Прости. — Она с сожалением улыбнулась ему. — Ты
славный, у тебя непременно все будет хорошо.
И не дожидаясь его слов, пошла прочь.
Если Лайонел и следил за ней, видеть ее, говорить с ней,
быть с ней он по-прежнему не собирался.
Глеб за ней не побежал, чему она мысленно порадовалась под
печальные звуки «Утраты».
Глава 21. Мост из советов
Лайонел в солнечных очках, черной шелковой рубашке и черных
джинсах шел по Петровскому, а ныне Иоанновскому деревянному мосту в сторону
ворот, ведущих в Петропавловскую крепость.
Над мостом, с оградой светло-зеленого цвета ранней листвы
парили крикливые чайки, уже зажглись фонари, а насыщенно синяя вода в Неве
сверкала в заходящих лучах солнца.
Молодой человек остановился перед триумфальными Петровскими
воротами, украшенными деревянным барельефом «Низвержение Симона-волхва
апостолом Петром». Злой волшебник Симон отождествлял главного соперника Петра —
шведского короля Карла XII. Чуть ниже располагался лепной двуглавый орел. В
нишах стен по обе стороны от арки находились аллегорические статуи: справа «Храбрость»,
слева «Благоразумие».
Лайонел долго вглядывался в глаза статуи, олицетворяющей
«Благоразумие», но, видимо, та не показалась убедительной, поскольку он
решительно зашагал через ворота. И ощущал себя ничуть не лучше, чем мог себя
чувствовать сам царь, ездивший через них пытать своего старшего сына.