Она отпила чаю.
В своем воображении она вновь увидела лицо кадавра, услышала эхо своих безумных криков и поняла, что ни за что не сможет сегодня заснуть.
Она никогда в жизни не чувствовала себя так далеко от дома.
Аржен стоял на вахте во вторую ночную смену – с двух часов до рассвета. В свои двадцать лет Аржен очень любил спать, поэтому всякий раз, когда наступала его очередь дежурить, он проводил эти темные холодные часы, негодуя на дядю Хакана. С тех пор как сошел оползень, жизнь на горе значительно изменилась, и самое заветное желание Аржена состояло в том, чтобы все стало так, как прежде. Но, находясь в нескольких метрах от продуваемого ветром края пещеры, от коварного, слегка припорошенного снегом камнепада и бушующей вокруг ненастной ночи, он понимал, что прошлого не вернуть. А ведь в те времена, когда он жил той еще жизнью – разбивая лагерь, разбирая лагерь, обучая туристов элементарным альпинистским навыкам и помогая иностранцам за несколько часов до рассвета подняться на вершину Арарата, – он мечтал совсем о другом.
Теперь он проклинал себя за те глупые мечты.
После лавины были похороны. В основном кузенов. А потом дядя Хакан и его двоюродный брат Барис начали борьбу за контроль над бизнесом. Много лет члены их обширной семьи водили туристов на гору, и теперь бразды правления должны были перейти к новому поколению. Поскольку дядя Хакан оказался в числе первооткрывателей ковчега и теперь имел возможность нанимать прочих членов семьи в качестве рабочей силы на проект, то его позиция в качестве главы семьи и руководителя бизнеса значительно усилилась. Казалось бы, благодаря родственным связям Аржен должен был пользоваться особыми правами, но с каждым днем его обида на дядю только росла. Он понимал, что не очень хорошее к нему отношение было вызвано отчасти его же ленью, но склонность к праздности не мешала ему иметь собственное мнение о дяде Хакане. Дядя всегда был высокомерным и жестким человеком, иногда даже жестоким, и стремительное возвышение лишь усугубило эти черты характера. Но, к счастью, у Аржена был Фейиз. Их матери были родными сестрами, и Аржен всегда восхищался старшим двоюродным братом. Фейиз же относился к нему покровительственно. Смотрел сквозь пальцы на его лень. Защищал перед Хаканом, если видел, что Аржен старается.
Но теперь что-то изменилось.
С самого начала работы в «Проекте Ковчег Карги – Холцера» Аржен наблюдал, как Фейиз «бодается» с дядей Хаканом по поводу того, что тот отвратительно обращается с рабочими и постоянно нашептывает им гнусности о Мериам и Адаме. Его презрение к ним постепенно заражало других. Аржен видел это и совершенно не удивлялся. Дядя задавал тон для остальных членов семьи, работавших под его началом. Они выполняли все физические работы, которые требовал от них проект, обеспечивали доставку нужных материалов к ковчегу или из него, но не испытывали ни малейшего уважения к своим работодателям. И дядя Хакан этому никак не препятствовал.
Только Фейиз и Аржен вели себя по-другому. Но после сегодняшнего вечера даже Аржен стал смотреть на Мериам и Адама немного иначе. Ему показалось, что Мериам уже дошла до края и в любой момент может окончательно сорваться. Напряжение между рабочими, студентами и профессорами достигло апогея и висело теперь в пещере подобно густому тяжелому туману. Все это натворил ящик. И мертвое рогатое существо, лежавшее в нем. Почему они не учли всех последствий, которые вызовут слухи? Почему недооценили ущерб, который нанесет страх, распространившийся на весь проект? Даже Аржен это отлично понимал, хотя не имел образования и никогда не отъезжал от дома дальше чем на тридцать километров. А Мериам просто обязана была это предвидеть.
Сегодня вечером она попыталась, наконец, привести команду в чувство, и Аржен увидел, что многих ее слова убедили. Но страх остался, и дядя Хакан ничем не помог. В глазах Фейиза тогда мелькнула очень большая тревога, но Аржену не хотелось ни во что вмешиваться. Сегодня он впервые не возражал, когда дядя велел ему стоять на вахте вторую ночную смену. И чем больше он об этом думал, тем больше хотел, чтобы дядя разрешил ему дежурить каждую ночь – и даже сделать эту вахту своей основной обязанностью. Тогда бы он спал бо́льшую часть дня и бодрствовал, когда все остальные спят.
«Как мирно», – думал он, глядя на легкий блестящий снег, кружившийся на фоне темной глубокой ночи.
В этот час казалось, что рассвет никогда не наступит. Ему даже нравилось об этом думать – о том, что никто никогда не проснется. С шеи и плеч спало напряжение. Теперь он мог спокойно мечтать о том, что приготовит мать, когда он спустится с горы, или как улыбнется его троюродная сестра Навбахар, когда скажет, что не ждала уже, что отсюда кто-нибудь вернется.
– Словно музыка, – прошепал он вдруг, имея в виду шум горного ветра, и ничего больше.
И тут же упрекнул себя за причудливые мысли, в которых никому никогда не признавался. В этих мыслях было что-то глупо-поэтическое, но улыбка Навбахар его и вправду заставляла вспоминать о музыке. Или о тех чувствах, которые он испытывал, когда слушал музыку.
Аржен вздохнул и отвернулся от края. Дежурные обязаны были ходить вдоль входа в пещеру туда-сюда, и не потому, что Хакан в самом деле боялся, что какой-нибудь журналист или религиозный фанатик заберется на гору посреди ночи (хотя террористическая угроза, безусловно, существовала). Нет, дежурства были назначены в основом для того, чтобы Мериам, Адам и археологи не беспокоились во время отдыха за сохранность пыльных костей, культурных артефактов и образцов. Аржен предполагал, что существует вероятность того, что кто-нибудь из членов команды начнет заниматься вредительством из религиозных соображений, страха или за деньги. Или просто наделает нелегальных фотографий или видео и попытается их продать. Но за десять ночных вахт, которые он уже успел отстоять, Аржен не слышал ничего, кроме бормотания и вскриков терзаемых кошмарами людей, или вздохи и стоны тех, кто нашел тепло и уют в объятиях друг друга. В основном никто не вставал и не ходил по ночам – за исключением больных или тех, кто пытался отвлечься от плохих снов. Иногда кто-то курил, нарушая запрет Мериам, но Аржен считал, что курение у выхода из пещеры ничем не может угрожать старым бревнам, находившимся внутри. Окурки в этом случае выкидывались далеко за край и мгновенно гасли в снегу.
Ветер резко усилился и толкнул его с воем – так сильно, что ему даже пришлось отступить на шаг. Аржен удивленно моргнул, сердце его забилось. Он отошел от края на несколько шагов – в такую ненастную погоду рисковать будет только дурак. Стало холодно до дрожи. Аржен поправил горловину куртки, прикрывавшую нижнюю часть лица. Проживая у Арарата с рождения, он давно привык к суровому холоду, который приносил сюда зимний ветер, знал, как от него спасаться и какие меры предосторожности следует предпринимать, чтобы не околеть. Но никакие усилия не могли помешать холодному воздуху добраться до костей, когда приходилось долго стоять на морозе.
Сейчас бы кофе. Нечто горячее, что можно было бы подержать в руках. Или согреться им изнутри. Да, кружка кофе бы не помешала. Или Навбахар. Мысль о ней заставила его улыбнуться, хотя и не без некоторого чувства вины.