Предвестники викингов. Северная Европа в I-VIII веках - читать онлайн книгу. Автор: Александр Хлевов cтр.№ 7

Но кузнец смог изготовить этот меч лишь в силу того, что печь его давала достаточно жара, — несколько веков назад это было еще невозможно. Не один человек должен был пасти скот и ловить рыбу, чтобы кузнец мог посвятить все свое время совершенствованию навыков в самой работе над оружием. Сами навыки — следствие определенного развития общества, в котором разворачивается это действие, а тип меча стал известен далеким предкам кузнеца потому, что развитие их кораблей позволило доплыть до рейнских берегов, где создали «дизайн» этого оружия, и победить в бою его владельцев. Наконец, заказчик мог претендовать на часть таланта кузнеца лишь в силу того, что тот от него попросту зависел и экономически, и физически — жил, вероятно, в определенным образом подвластной ему деревне и при попытке приработка, сбыта меча «на стороне» мог бы просто лишиться жизни. И каждое слово из этого перечня — как и скрываемый за ним элемент культурного развития тайно или явно также запечатлено в этом мече. Стоит лишь взглянуть на него попристальнее.

Теперь попробуем отделить в этом сплаве проблем социально-экономические вопросы от сугубо культурных, по возможности не забывая о сущности термина colere — возделывать. Сделать это непротиворечивым способом практически невозможно, ибо границы всякий раз проляжет в новом месте, в полной зависимости от взглядов и подходов конкретного исследователя. И каждый из них будет по-своему прав.

Таким образом, не может быть подвергнут сомнению тот факт, что всякая попытка четкой и однозначной демаркации границы между столь близкородственными комплексными науками, как история и культурология, если не бессмысленна, то, по крайней мере, условна. Квинтэссенция вопроса заключена в том, что результирующие логики развития этих дисциплин стремятся в конечном счете к одной точке — максимально адекватному изучению и реконструкции культуры человечества как в ее конкретных проявлениях, так и в процессе развития, каковое изучение, в свою очередь, призвано оптимизировать ориентационные и «понимающие» функции человека.

Ограничение сферы деятельности исторической науки социально-экономическими вопросами так же ущербно, как резервирование за культурологией сбора этнографического материала и восторженного и малонаучного искусствоведения. Поля ответственности этих дисциплин взаимоналагаются в значительной своей части, поскольку ветвь, именуемая «культурологическим анализом», является законным наследником от брака истории культуры с философией — со всеми вытекающими отсюда правами и последствиями. А унылое коллекционирование дат и фактов — давно пройденный историей этап, необходимый и неизбежный, но являющийся лишь гумусом, на котором произрастает древо самопознания человечества.

В определенном смысле можно говорить о том, что история во главу угла ставит единичный факт былого, культурология же — континуальную протяженность явлений, традицию. Собственно говоря, весь кризис «старой» исторической науки, равно как и рождение «новой» — не что иное, как стремление европейских научных школ выйти из тупика, вызванного и спровоцированного иссяканием животворящего потока новых источников. Именно это исчерпание резервов экстенсивного анализа и породило в свое время переход к началу интенсивного изучения традиционных письменных источников и поискам источников новых.

Одним из краеугольных камней, лежащих в основании научного поиска и в настоящее время определяющих качественную составляющую последующих выводов исследователей, является понятие цивилизации. Дискуссионность вкладываемого в него смыслового содержания и сложность соотнесения его с базовым понятием культуры порождает разнобой во мнениях, не менее существенный, чем определение содержания самого феномена культуры.

Употребляя понятие «цивилизация», мы ведем речь о термине, который несет чрезвычайно большую семантическую и этимологическую нагрузку. Однозначной его трактовки, как известно, не существует ни в отечественной, ни в зарубежной науке. Слово «цивилизация», возникшее в середине XVIII в. в русле теории прогресса, употреблялось только в единственном числе как противоположная «варварству» стадия всемирно-исторического прогресса и как его идеал в европейско-центристской интерпретации. В частности, французские просветители называли цивилизацией общество, основанное на разуме и справедливости.

В начале XIX в. начался переход от монистической интерпретации истории человечества к плюралистической, обусловленной двумя факторами — последствиями Французской революции, обнаружившей несостоятельность эволюционистских воззрений на прогресс общества, а также огромным этноисторическим материалом, полученным в «эпоху путешествий», который обнаружил огромное разнообразие нравов и культурных институтов вне Европы и сам факт конечности, возможности гибели цивилизаций. В связи с этим стала складываться «этнографическая» концепция цивилизации, основу которой составляло представление о том, что каждый народ формирует свою собственную цивилизацию. В романтической историографии начала XIX в. с ее апологией почвы и крови, экзальтацией народного духа понятию цивилизации был придан локально исторический смысл.

В начале XIX в. Ф. Гизо, предпринимая попытку разрешить противоречие между идеей прогресса единого рода человеческого и многообразием обнаруженного историкоэтнографического материала, заложил основы этноисторической концепции цивилизации, предполагавшей, что, с одной стороны, существуют локальные цивилизации, а с другой — есть еще и Цивилизация как прогресс человеческого общества в целом. По мнению Гизо, цивилизация состоит из двух элементов: социального — внешнего по отношению к человеку и всеобщего; интеллектуального — внутреннего, определяющего его личную природу.

В раннем марксизме, унаследовавшем схему Л. Г. Моргана, термин «цивилизация» применялся для характеристики определенной стадии развития общества, следующей за дикостью и варварством.

А. Тойнби рассматривал цивилизацию как особый социокультурный феномен, ограниченный определенными пространственно-временными рамками, основу которого составляет религия и четко выраженные параметры технологического развития. Религия лежала и в основе цивилизационной концепции, предложенной М. Вебером. Л. Уайт подверг изучению цивилизацию с точки зрения внутренней организованности, обусловленности общества тремя основными компонентами: техникой, социальной организацией и философией, причем техника у него определяла остальные компоненты.

Были предприняты попытки создать особую «науку о цивилизации» и разработать ее общую теорию. Утверждалось, что цивилизация, во-первых, — это особое состояние групповой жизни, которое может быть охарактеризовано с разных сторон; «особая форма организации коллективности людей», «метод устройства коллективной жизни», то есть цивилизация — это социальная целостность; во-вторых, внутренняя жизнь цивилизации определяется двумя фундаментальными категориями — блага (морали) и истины, а внешняя, или телесная, — категориями здоровья и благополучия. Кроме того, жизнь цивилизации основана на категории красоты. Эти пять факторов устанавливают строй жизни и своеобразие цивилизаций, а неограниченности способов связи факторов жизни соответствуют неограниченное количество цивилизаций. Излишне рассуждать о том, что подобные многоэтажные концепции, неся в себе, несомненно, здравое ядро, лишь усложняют терминологический арсенал, нимало не способствуя прояснению сущности вопроса.