На школьных своих тетрадках,
На парте и на деревьях,
На песке, на снегу
Имя твое пишу.
Так ответила мадам Дюмейе на все вопросы учеников о январских терактах.
И властью единого слова
Я заново жить начинаю.
Я рожден, чтобы встретить тебя,
Чтобы имя твое назвать —
Во дворе перед школой мадам Рошто ждала сына, по обыкновению купив ему булочку с шоколадом. И, как всегда, Поль появился не один, а вместе с Лазарем Сент-Ивом. Дома мадам Рошто только и слышала: Лазарь сказал то, Лазарь сказал это… Схватив булку, Поль сразу разломил ее и протянул половину приятелю, будто иначе и быть не могло.
— Здравствуй, Лазарь, как поживаешь? — Мадам Рошто любезно сделала вид, будто не заметила невежливости сына.
— М-м-м, — промычал тот в ответ, набив рот булкой.
Ну разумеется, с набитым ртом не поговоришь, однако мог бы хоть улыбнуться… Нет, повернулся и пошел себе прочь, покатив неуклюжий ранец на колесах. Удивительно, как дурно воспитан сын психолога!
Лазарь спешил домой. По вторникам приходила Элла со школьной фобией. Ему не сразу удалось нарыть информацию об этой странной болезни, потому что поначалу он неверно ввел запрос в гугл: «Школьная мания». Потом все-таки выяснил, что бедная Элла честно заставляет себя ходить на уроки, но иногда из-за боли в животе или тошноты просто не может переступить порог школьного здания и вынуждена вернуться домой. В прошлый раз она торжественно пообещала, что больше не пропустит ни одного занятия… Смогла ли она сдержать обещание? Довольна ли теперь ее мама? Лазарь словно предвкушал новую серию увлекательного сериала.
* * *
Мальчик-метис по имени Лазарь, живший в особнячке под номером 12 на улице Мюрлен, никогда не входил к себе в дом через парадную дверь — она предназначалась для пациентов. Поэтому он завернул за угол и пошел по аллее Пуансо. Она привела к ограде небольшого садика. Лазарь прошел через сад, где слева от дорожки росла пальма и стоял сарай для хозяйственной утвари, а справа высился ржавый турник с качелями и канатом. Лестница в несколько ступенек вела на веранду, где хирели в горшках несколько растений, потому что им очень не хватало влаги. Лазарь толкнул дверь и вошел в уютную теплую кухню. Здесь он оставил ранец и, не снимая куртки, пересек границу, которая разделяла два мира: их, домашний, и рабочий, принадлежавший только отцу.
Лазарь проник в запретный для него отцовский мир месяц тому назад, темным декабрьским вечером, когда время тянулось медленно: он соскучился сидеть один на кухне и решил немного размяться, пройдясь по коридору. В коридоре он обратил внимание, что тупичок со стиральной машиной освещен — свет просачивался в коридор из-за приоткрытой двери. Она вела в отцовский кабинет и была со стороны кабинета завешена портьерой. Лазарь приблизился к двери на цыпочках. В щель проникал не только свет, но и звук голосов. Он уселся прямо на пол, и для него открылся волнующий и необыкновенный мир Сент-Ива, практикующего психолога.
Вот и в этот вторник Лазарь с осторожностью опытного домушника чуть приоткрыл волшебную дверь.
— Ну, как прошла неделя?
Лазарь улыбнулся, усевшись в полутемном коридоре поудобнее: повезло! Он успел к началу сеанса.
Лазарь никогда не видел Эллу Кюипенс, двенадцатилетнюю девочку из пятого класса, но представлял ее себе светловолосой, с большими светлыми глазами. Как его мама. Он чувствовал, что немного влюблен в нее.
— Держалась до вчерашнего дня, — ответила она. — А вчера… Сначала я собиралась не пропускать уроки, несмотря на тошноту и вообще все… К тому же папа довез меня до школы и не спускал с меня глаз…
— Сидел и смотрел из машины?
— Да. Пока я не вошла в школу. Но я не пошла в класс. Меня так тошнило, что я пошла в туалет.
— Ты пошла в туалет.
— Да. Потом прозвонил звонок, а я там заперлась.
Элла избегала взгляда Спасителя, боясь прочитать в нем осуждение и огорчение. У нее были каштановые волосы, подстриженные коротким каре, густые ресницы, твердый рот, на носу — очки в черной оправе, какие обычно носят умные девочки.
— Ты весь день провела в туалете?
Послышался короткий смешок.
— Не-а! Мне удалось сбежать.
— Сбежать с уроков?
Опять смешок. Она смеялась от смущения.
— С физры.
— И ты вернулась домой?
Элла вздохнула. Ну да, опять все то же. Она снова огорчила родителей. Из школы им звонили по мобильнику на работу: «Где Элла?» Раздули целую историю.
— А что ты делаешь, когда остаешься дома одна? — поинтересовался Сент-Ив.
— Чаще всего залезаю под одеяло и смотрю комиксы. Приношу себе из кухни что-нибудь вкусненькое.
— Позавидуешь тебе. А не скучаешь? Совсем? Ни капельки?
— Скучаю немного. Иногда смотрю телевизор. Или придумываю истории.
— Какие?
— Ну, просто истории… всякие…
Бледное личико Эллы порозовело.
— А выходные как провела? — задал новый вопрос Сент-Ив. — Сестра оставила тебя в покое?
У Эллы была старшая сестра, Жад, ей исполнилось уже семнадцать, и, судя по всему, она была очень ревнивой.
— Жад говорит, что мама меня балует, что не существует никаких школьных фобий. А в воскресенье она устроила скандал, потому что я, видите ли, рылась у нее в шкафу.
— А ты рылась?
Элла замялась, прежде чем ответить «нет».
— Ты рылась, но совсем чуть-чуть, — предположил Сент-Ив.
Она засмеялась, но отрицать не стала.
— Я вам кое-что скажу, но вы никому, да?
— Из этих стен — ни слова без твоего разрешения.
Элла приоткрыла рот и как будто сама удивилась, что из него не вылетело ни звука. В кабинете стало тихо-тихо, секунды превратились в минуту.
— Хочешь — напиши, — предложил Сент-Ив.
Элла схватилась за рюкзак, вытащила ручку, ежедневник и вырвала из него листок. Нацарапала несколько слов, потом смяла бумажку и поднесла ко рту, словно собиралась проглотить, но все-таки протянула Спасителю. Он развернул и прочитал: «В воскресенье у меня начались месячные». Впервые, понял Сент-Ив. Этим и объяснялись тошнота, плохое самочувствие, сидение в туалете, побег с урока физкультуры.
— Ты знала, что однажды это с тобой произойдет?
— Да.
— И как тебе это показалось?
— Ужасно.
Спаситель понял, что она сейчас расплачется.