— Навели порчу.
— Вот-вот, — подхватил доктор Дюбуа-Герен, очень довольный, что Спаситель все ловит на лету. — Если я отправлю ее к психиатру, он сочтет, что у нее паранойя, и она загремит в больницу, так что лучше я отправлю ее к тебе.
— Мы с ней зарежем черную курицу и попьем ее крови. Спасибо, что вспомнил обо мне.
Когда Спаситель вернулся и снова уселся напротив Самюэля, он заметил, что тот улыбается. Он явно слышал телефонный разговор.
— А для меня не найдется какой-нибудь примочки вуду? Чтобы девчонки на меня клевали?
Сент-Иву очень хотелось ему ответить, что самой клевой примочкой был бы дезодорант, но он не стал ничего говорить. После консультации он поспешил открыть окно, невольно вспомнив скунса Пепе ле Пью, и тут же подумал о Габене. Вчера вечером Габен сказал ему, что уроки у него начинаются в десять. Сейчас часы показывали половину одиннадцатого. Значит, придется заскочить на территорию ЛЖ (личной жизни).
В четыре прыжка Спаситель одолел лестницу на второй этаж. Габен мирно спал, завернувшись в одеяло. Спаситель сдернул одеяло, но Габен даже не пошевелился.
— Вставай, или я иду за ведром воды!
Паренек сел на постели по-турецки и запустил обе руки в свои длинные патлы. По тому, как он яростно чесался, можно было подумать, что в голове у него полно вшей. Сейчас он один в один был похож на Дикого мальчика Виктора.
— У тебя урок в десять?
— А что, уже утро? — сонно осведомился Габен.
— Не валяй дурака.
— И не думаю.
Габен подтянулся к краю кровати, соскользнул на пол, прошелся немного на четвереньках и только после этого, чуть покачиваясь, встал на ноги. Клинический психолог Сент-Ив верил, что у каждого человека есть возможность поработать над собой и продвинуться вперед. Но, когда он смотрел на Габена, у него втайне возникало подозрение, что на этот раз он получил совершенно законченный продукт.
— Я в душ, — буркнул паренек и, спотыкаясь, побрел в ванную.
— Габен, нам надо поговорить. Во сколько у тебя кончаются уроки?
— Ну-у…
— Понятия не имеешь, отлично! Значит, жду тебя в восемнадцать пятнадцать у себя в кабинете.
— Йес, сэр, — пробурчал Габен и отдал честь.
Спаситель покачал головой, понимая, что ничего-то он поделать не может… А потом вернулся к себе в кабинет и продолжал работать, сделав в двенадцать короткий перерыв, чтобы съесть сэндвич.
Пациенты подчас называли его «доктор» и даже «доктор Спаситель», ожидая от него чудес, которые переменят их жизнь. Но никто никого не может спасти. Меняется тот, кто сам хочет измениться.
— Не существует чудес, Габен.
Габен сидел напротив Сент-Ива на кушетке. На этой кушетке кто только не сидел: пациенты с фобиями, в депрессии, в сомнениях, с кучей бед. Часы показывали шесть часов двадцать минут, и Спаситель, не питая больших иллюзий относительно пользы нотаций, только что прочитал одну опоздавшему.
— А теперь поговорим немного о твоей маме, хорошо?
Габен, изучавший все это время свои ботинки, нехотя поднял голову.
— Лазарь вам сказал, да?
— Что именно?
— Что она видит человека с обезьяной на плече.
— Я говорил с психиатром, который лечит ее в больнице. Да, у нее галлюцинации, но она понимает, что это галлюцинации. Она видит человека с обезьянкой, но знает, что он не существует.
— А может, он существует.
— Нет.
— А в другом измерении?
— Нет.
— Я читал одну книжку, там параллельных миров было полным полно, миллиарды, и в каждом свои особенности. Может, есть мир, где все люди носят на плече обезьянку.
— Габен, я тебя умоляю, — вздохнул Спаситель, потирая себе лоб.
Подросток всеми силами старался отгородиться от действительности. Не хотел принять тот факт, что его мать психически больна.
— Твоя мама пробудет какое-то время в больнице, — прибавил Спаситель. — Мы ее навестим, когда ей станет лучше.
Лечащий врач мадам Пупар был всерьез озабочен ее состоянием. По его мнению, оно значительно ухудшилось, но Сент-Ив предпочел не сообщать об этом Габену. Он только сказал, что тот может остаться на улице Мюрлен до пятницы, а на выходные обязательно должен вернуться к себе домой.
— Ую-ю, — проворчал Габен, вновь превратившись в Пепе ле Пью. — Хорошенькая самочка скунса!
— Приедет со своими двумя детьми, — закончил фразу Спаситель.
— А меня вон из норки? Фигово, очень фигово.
Подросток и взрослый уставились друг на друга, как в игре в гляделки, — не мигая, с бесстрастными лицами. Сент-Ив сдался первым и выдавил слабую улыбку.
— Габен! Неужели ты думаешь, что я тебя брошу?
— Нет… Но, может, в параллельном мире кто-то уже занял мое кресло-кровать. Окажись сейчас я там, мне стало бы дико плохо.
— Удивительно, как тебе удается, городя чепуху, так отчетливо выражать свои мысли.
— Класс.
* * *
На следующий день, 9 сентября, как всегда по средам, когда к Сент-Иву приходили на консультацию дети
[8], на маленьком столе пестрели цветные карандаши. В 17 часов он ждал Бландину Карре, девочку двенадцати лет, любимую свою головоломку. Она постоянно двигалась и отличалась недостатком внимания, за что ей прилепили этикетку «гиперактивная». Но Спаситель подозревал, что так проявляет себя скрытая депрессия. Или, возможно, Бландине просто не хватало внимания родителей, которые и после развода продолжали выяснять отношения.
— Бландина? — Спаситель открыл дверь приемной и увидел, что там никого нет.
— Я здесь! — раздался голос откуда-то снизу. Бландина сидела на корточках в углу комнаты. — Наращиваю мускулы на ногах, — объяснила она, поднимаясь. — А то тощие, как спички.
— Самое время.
Увидев, что Бландина подбирает с пола рюкзак, Сент-Ив удивился: неужели у нее сегодня во второй половине дня были уроки?
— Нет, что вы! Но меня отец заставляет ходить в музыкалку. А меня от поперечной флейты тошнит. В среду после обеда детям нельзя делать ни-че-го! А отцу подавай активность! Я и так гиперактивная.
Бландина, с остреньким подбородком и вздернутым носиком, в коротких джинсах с дырками на коленях, с голыми щиколотками, торчащими из давно не белых кроссовок, и в слишком узкой курточке, походила больше на эльфа, чем на девочку.
— Видели, как блестят, — похвасталась она и помахала перед Сент-Ивом руками с обгрызенными ногтями, покрытыми лаком с блестками.