— Переодевайся, Андре! Я повесил рубашку на ширму!
Самюэль вошел, не стучась, в помещение, которое приспособили под гримерку. Вьенер к нему обернулся.
— Да? — спросил он отрывисто.
— Мне… автограф, — выговорил Самюэль и протянул диск в конверте.
— Надо же! Антуан, у тебя есть ручка?
Пока молодой человек искал ручку, Вьенер и Самюэль смотрели друг на друга.
— Вас зовут?..
— Самюэль.
— Я напишу просто «Самюэлю»? — спросил Вьенер, ища место на конверте для надписи.
— Самюэлю Каэну.
Волнение и тревога вызывали у Андре Вьенера легкий тик, вот и сейчас он быстро заморгал.
— Антуан, оставь нас на минутку!
— Но нас ждет мэр! — отозвался молодой человек, который, как видно, исполнял у пианиста обязанности импресарио.
— Пусть ждет, — уронил Вьенер.
У него была своеобразная манера говорить: почти не разжимая губ, отчего слова звучали несколько высокомерно. Антуан сердито посмотрел на непрошеного посетителя и молча вышел из комнаты.
— У меня была знакомая, Лина Каэн, — сказал Вьенер, подписывая диск.
— Это моя мать.
— Я был совсем юнцом. Без гроша в кармане. Она меня приютила на некоторое время.
— Приютила, — повторил озадаченный Самюэль.
— На год или два, — сказал Вьенер и протянул Самюэлю подписанный диск, держа его кончиками пальцев.
— Но… я ваш сын или нет? — пробормотал Самюэль.
— Она так вам сказала?
— Она ничего мне не говорила. Я догадался. В общем, я подумал…
Дверь приоткрылась, и Антуан заглянул в комнату:
— Извини, но нам пора. Мы же приглашены в ресторан.
— У меня, Антуан, семейная сцена. Дай мне, пожалуйста, несколько минут. Я только что нашел сына.
— Ты? Сына? — изумленно переспросил тот.
— Да. И закрой, пожалуйста, дверь.
Антуан закрыл ее со злобным хлопком.
— Патологически ревнив, — заметил Вьенер. А потом улыбнулся.
Самюэль впервые видел, что Андре Вьенер улыбается. Улыбка была скорее насмешливой, чем счастливой.
— Тебе захотелось иметь отца?
— Не знаю, у меня никогда его не было. Но, наверное, чего-то не хватало, — ответил Самюэль, мгновенно усвоив небрежный тон Вьенера.
Он видел, что Вьенер, что бы он ни чувствовал, предпочитает играть роль «равнодушного красавца». Однако глаза его заморгали чаще.
— И ты думаешь, меня можно звать папой?
* * *
Десять часов вечера. Спаситель мысленно произвел смотр всем, кто расположился у него под крышей. В кухне мадам Гюставия и трансгендер Сержант. На чердаке Габен и Спасён. В детской Лазарь, Поль и еще Чудик. На кресле-кровати в рабочем кабинете Жово, лестницы ему не одолеть. И наконец, Луиза в спальне, ставшей уже семейной. А что? Нормальная семья: трое детей, родители и дедушка.
— Если в мире все бессмысленно, — сказал сам себе вслух Спаситель, — кто нам мешает самим придумать какой-нибудь смысл?
Луиза уже лежала в постели и делала вид, что читает книгу «Может, мы все ненормальные?». Услышав слова Спасителя, она подняла голову:
— Это ты сам додумался?
— Мог бы и сам, но меня опередил Льюис Кэрролл. Очень красивая на тебе штучка, вся в дырочках.
— Называется кружевная сорочка.
— Надо бы и мне такую же, а то у меня даже пижамы нет.
Он притушил лампу и снял свою несносимую толстовку с надписью «Колумбийский университет», которую надевал по субботам. Луиза исподтишка на него взглянула и лишний раз задала себе вопрос: как это она ухитрилась обзавестись таким удивительным бойфрендом. Полуголый Спаситель сидел на краю кровати и смотрел на нее так пристально, так внимательно, как может смотреть только любящий психотерапевт. Да, конечно, он влюблен в нее, но настолько ли сильно, чтобы помочь ей достичь желаемого?
— Думаешь, у нас получится? — спросила Луиза.
— Что именно?
Луиза искала слова и выкладывала их одно за другим перед ним и перед собой тоже.
— Создать… новую… семью. Несмотря на то, что Жером и Пэмпренель стараются изо всех сил нам помешать. Потому что… это ведь так, правда?
— Так-так-так, — подтвердил Спаситель.
Минутка молчания. И завораживающий голос:
— У нас все получится. Я думаю, даже ребенок.
Луиза вздрогнула. Она никогда не говорила ему, как мучительно ей хочется третьего.
— Как… Как ты догадался?
— На улице ты заглядываешься на все коляски.
Луиза обняла Спасителя.
— Твой телефон, — шепнула Луиза.
— Слышу.
Это пришла эсэмэска.
— Уже поздно, кто это может быть?
— Понятия не имею. Возможно, кто-то из пациентов грозит выброситься из окна, если я немедленно не доставлю ему хомячка.
— Проверь, если хочешь, — сочувственно посоветовала Луиза.
— Не хочу. Но все же придется.
Он вскочил слишком резко, так что пришлось снова сесть на край кровати.
— Что с тобой?
— Голова закружилась, — объяснил он, вставая.
Оба телефона, личный и рабочий, Спаситель оставил на комоде. Мигала в темноте старушка «нокия», которую иной раз он даже одалживал сыну. Кто же мог писать ему ночью по его личному телефону?
— Самюэль Каэн, — едва слышно прошептал он.
«Добрый вечер! Я в Париже, был на концерте Андре Вьенера. Скрябин. Потрясающе. Ни единой фальшивой ноты. Хоть я у вас больше не лечусь, но вы сказали, мы можем быть друзьями. Мне нужно с вами поговорить. О Вьенере. Вы во всем правы. Не ангел, не зверь, он очень сложный. Я ужинал с ним в ресторане, он представил меня куче людей и говорил: Самюэль, мой сын».
— Что-то серьезное? — спросила Луиза.
— Нет, ничего особенного.
Самюэль оставался в зоне врачебной этики: его эсэмэска — врачебная тайна. Поэтому Спасителю пришлось в одиночку наслаждаться последней фразой:
Благодаря вам у меня появился человек, которого я сегодня назвал ПАПОЙ.
Благодарности
Спасибо газете «Монд» и журналу «Филозофи магазин», откуда я делаю вырезки.
Спасибо газете «Круа», которая помогает мне не отчаиваться, какие бы ни были новости.