— Не в эту урну!
Луиза обернулась, загораживаясь коробками, как щитом, и ее взгляд встретил глаза лазурной синевы.
— М…месье Жовановик, — пролепетала она.
— Напугал вас, бедняжечка вы моя? А я здесь спасаюсь, когда на улице дождь ливмя.
Голос звучал грубоватой лаской, так говорят, когда не хотят испугать ребенка. С галантностью старого военного он освободил Луизу от коробок и сам выбросил их в нужную урну. Лазарь все понял правильно: Жовановик жил на улице, но иногда прятался в подвале дома номер девять по улице Гренье-а-Сель.
— Я знаю код этой двери, — сообщил он, подмигнув.
Участливый месье Жовановик напомнил Луизе отца — она долго плакала, когда его не стало, — и она пригласила старика выпить у нее чашку чая.
— Это большая честь, — сказал он, выпрямляя высокую костистую фигуру, — но я не могу бросить свое хозяйство.
Он показал на объемистый походный мешок возле батареи. Луизе он показался очень тяжелым, и она робко предложила, что поможет его нести.
— Отставить, детка! Я оттрубил двадцать лет в Легионе, — ответил Жово. — «Иди или сдохни!» — вот наш девиз.
— Тогда пойдемте, — кивнула Луиза и двинулась первой.
Жово оглядел квартиру с таким же удовольствием, с каким совсем недавно ее оглядывала Луиза.
— Люблю порядок, — признался он. — У вас тут все по местам.
— Какой чай будете? Эрл грей подойдет?
— А чего-нибудь похолоднее нет?
— Похолоднее?
— И покрепче.
— А-а-а, — догадалась Луиза и только тут задумалась, кого же это она позвала к себе в гости. — Как вы относитесь к рому?
— Годится. Алкоголь уничтожает паразитов.
Месье Жовановик, как видно, в первую очередь заботился о гигиене, и у него на этот счет были твердые правила. Луиза поставила на стол бутылку «Ла Мони», которую Спаситель привез ей с Мартиники. Ром с тех пор уменьшился в ней разве что на наперсток.
— Мать-перемать! Да он мертвого воскресит! — обрадованно воскликнул легионер и прищелкнул языком.
Луиза сразу вспомнила распоряжения Жово, написанные на бумажке.
— Скажите, это не ваш? — спросила она и протянула ему найденный бумажник.
— Сучья кровь! Неужто вы его нашли?
«Мать-перемать» и «сучья кровь» были любимыми присловьями галантного месье Жовановика, который прошел от Индокитая до Алжира с уставным револьвером и пистолетом-пулеметом системы «стен». Теперь они, завернутые в старые кальсоны, покоились в его объемистом походном мешке.
Ром развязал старику язык, и он рассказал Луизе свою жизнь. Он родился в Сербии, мать у него была проституткой, она бросила его в Бельгии, французская социальная служба позаботилась о нем, в пятнадцать он пошел в Сопротивление, а когда Францию освободили, играл на праздниках на аккордеоне, потом работал помощником парикмахера, был инструктором парашютного спорта, пожарным-добровольцем, гонщиком на велосипеде, бродячим торговцем и, в конце концов, поступил в Иностранный легион. Двадцать лет он верно служил Франции. Лишился одного легкого. А на старости лет перебивался как мог, наделал долгов, обнищал, оказался на улице. Луиза с удовольствием бы кое-что записала и поместила очерк-портрет в «Репюблик дю Сантр», но она чувствовала, что Жово многого не договаривает, умалчивает о многих горестях. Не стоило его смущать.
— А что это за фотография? — спросила она, показав на бумажник.
— Девочка-то? Дочка моей сестры. Славная девчушка. Не знаю, что с ней стало.
Луиза кивнула, сделав вид, что поверила. Но вряд ли человек вроде Жовановика хранил бы в бумажнике фотографию племянницы.
Старый легионер не жаловался на свою теперешнюю жизнь. Считал, что сам виноват, «наделал глупостей», не научился жить на скромную пенсию, — понятно, что домовладелец сначала отключил ему за неуплату отопление и свет, а потом выставил за дверь. Подвал, скамейка в парке в качестве кровати его вполне устраивали, он беспокоился только за походный мешок, «свое барахлишко», как он его называл.
— Тут все мое имущество, чистая одежда и… кое-какие сувениры. Боюсь, что его украдут, когда сплю. Даже здесь, у вас в подвале…
Луиза охотно бы предложила старику оставить его мешок у себя, но все же она была одинокой женщиной с двумя детьми. И что подумает неприятный сосед, если часто будет видеть у нее Жово? По счастью, у нее нашлось решение, и звали это решение Спаситель. И она рассказала Жово о месье Сент-Иве, психологе, который живет в центре города и который с кем только не знаком: и с социальными службами, и с директорами общежитий, и с волонтерами из благотворительной столовой, и он…
— Это ваш милок? — прервал ее рассказ вопросом Жово.
Луиза слегка смутилась, услышав это вышедшее из моды словечко.
— Оно и правильно, — одобрил он ее, не ожидая подтверждения. — Милок куда лучше мужа. Оба свободны. И на такую, как вы, красотку не жалко и денежки тратить.
У месье Жовановика были правила и насчет морали.
* * *
«Быть бы вот таким розовым слепышом, — думал Спаситель в пятницу утром, склонившись над клеткой мадам Гюставии. — Жить инстинктом, не знать, что умрешь. Быть пятидневным хомячком. Не нести ответственности за Марго Карре, Эллу Кюипенс, Габена Пупара, мадам Мадлон Бравон, за маленькую Райю Хадад…» Алекс и Шарли отменили консультацию во второй половине дня, зато неожиданно появилась Пенелопа Мотен с новой «неотложной» проблемой. Спаситель с удовольствием бы отправил куда подальше бесцеремонную девицу, но она вызывала у него любопытство, он ее пока не разгадал. Любопытство и помогало ему переносить тяготы профессии.
— Сегодня в шесть, — предложил он Пенелопе. — У меня отменилась одна консультация.
Пенелопа взялась за бронзовый дверной молоток с пятнадцатиминутным опозданием, и Спаситель сказал ей, что она имеет дело не с мальчиком на побегушках.
— Что значит «побегушки»? — спросила она, как всегда, недовольным тоном.
Спаситель пожал плечами и не стал отвечать.
— Что у вас произошло?
— Мой изменяет мне со своей бывшей.
— Хорошо.
— Что хорошего? — взорвалась Пенелопа. — Вы всерьез считаете, что это хорошо?
— Нет, я дал вам понять, что я вас слушаю.
— А, ну да, я забыла… Эти ваши штучки. А мне-то что теперь делать?
— Да, что вам теперь делать?
— Разводиться, что ли?
— А вы, значит, замужем?
— Ну да. А я вам разве не сказала?
— Сказали вот сейчас. Вы поговорили с… Как зовут вашего мужа?
— Я забыла… Я же вам называла, вы не записали?
Спаситель пристально посмотрел на Пенелопу.