Спаситель и в самом деле был у себя в рабочем кабинете, а напротив него сидела Шарли. Одна. За пять минут, что они сидели друг напротив друга, ничего, кроме «Здравствуйте, как дела?», произнесено не было.
— Вы меня не спросите, почему не пришла Алекс? — наконец выговорила Шарли.
— Почему не пришла Алекс?
— Потому что она на меня обиделась. А вы меня не спросите…
— Почему она на вас обиделась? — послушно спросил Спаситель.
— Потому что я сделала на этой неделе первые попытки.
Шарли объяснила, что она поговорила с возможным донором в интернете, молодым геем, который согласился дать свою сперму супружеской паре лесбиянок с тем, чтобы поддержать дело ЛГБТ. План был следующим: Шарли заказывает номер в гостинице, туда приходит молодой человек, оставляет сперму в пластиковом стаканчике и уходит. Потом туда приходит Шарли и впрыскивает ее пипеткой.
Спаситель слушал ее, и ни один мускул не дрогнул у него на лице.
— Ну да, знаю, нельзя говорить, что вы против того, что я делаю. Но могу я все-таки узнать ваше мнение? — спросила Шарли.
— Человек, чье мнение для вас по-настоящему важно, — это Александра, вы не находите?
— Вы всегда уходите в сторону! Но я же вам плачу! Плачу, чтобы знать ваше мнение!
— Не мое дело иметь мнение и тем более сообщать его вам.
— Ах вот как? А если я вам скажу, что собираюсь убить своего брата, вы тоже ничего мне не скажете?
— А вы собираетесь убить брата?
— Вы просто невыносимы! — простонала Шарли.
Но им обоим нравилось вот так бодаться.
— Почему я не смогу сделать своего ребенка счастливым? — задала новый вопрос Шарли. — Посмотрите на Элоди, она говорит повсюду, что у нее две мамы, это ее нисколько не смущает, и ее учительница находит, что она просто расцвела.
— Да, она расцвела, — подтвердил Спаситель.
— Ну и?..
— И она знает, как она появилась, кто ее отец и кто мать. Просто ей повезло получить вторую маму, очень ласковую и покладистую.
— Я скажу своему ребенку, что я его мать и что был еще очень славный молодой человек, который дал свою сперму, чтобы он родился.
— И который исчез, как исчезает, зачав ребенка, энное количество совсем не славных молодых людей.
— Вот видите, у вас есть мнение! — проскрипела Шарли. — Подлый трус. Узколобый буржуа! Психолог зашоренный!
— Зашоренный? Вам бы хотелось меня обидеть?
Шарли передернула плечами.
— На Алекс я злюсь, а на вас никак не могу разозлиться. — Она замолчала, глядя на клетку с мадам Гюставией. — Счастливое событие уже скоро?
— В понедельник или во вторник.
— И что вы будете делать с вашим выводком?
— Топить.
— Я не предлагаю взять хотя бы одного…
— Я бы вам и не отдал.
— Не гожусь даже для хомячковых младенцев. Ну что? Сеанс окончен?
— Если желаете, есть еще пять минут.
— В любом случае второй попытки не будет, — сказала Шарли, вставая. — Получится — значит, получится. Еще раз я пробовать не буду.
Они пожали друг другу руки.
— Скажите Александре, я надеюсь увидеться с ней в следующий раз.
Глаза Шарли наполнились слезами.
— Обещать не могу. Она обо всем этом даже слышать не хочет.
Спаситель досадливо чипнул
[48] и повторил:
— Надеюсь увидеться с ней в следующий раз.
Едва он успел закрыть дверь за Шарли, как в кабинете зазвонил телефон.
— Я не помешала? — Звонила Луиза.
— Надеюсь, ты не отменяешь завтрашнюю встречу?
— Нет, что ты! Я хочу тебе рассказать очень странную историю.
И она рассказала о старике, который представился ее соседом. А потом она, как и положено журналистке, расспросила о нем троих своих соседей, и все они сказали, что никакой такой старик не живет ни на ее площадке, ни вообще у них в подъезде.
— Так-так-так, — проговорил Спаситель. — Он сказал тебе, чем занимается?
— Только назвал фамилию. Жовановик.
Спаситель открыл рот, чтобы воскликнуть: «У меня есть пациентка с такой фамилией!» Но прикусил щеку изнутри и сохранил информацию для себя.
— Может, у старого господина начинается Альцгеймер?
Вечером, когда Спаситель просматривал газету «Репюблик дю Сантр», его удивило еще одно совпадение. На странице восемь в статье под названием «Школьник изменил жизнь иракских беженцев», подписанной Л. Р., речь шла о семье Хадад, они тоже были его пациентами. О бедах этой семьи в статье почти не говорилось, просто потому что Дина не рассказала о них Луизе. А их крестный путь не окончился 20 июня, когда они бежали из Мосула с тремя детьми, самому маленькому из которых еще не исполнилось и двух месяцев. Потом они прятались вместе со ста тридцатью другими беженцами в подвале православной церкви в Эрбиле. Потом благодаря многим добрым людям и небольшой сумме денег, которую Хададу удалось, рискуя собственной жизнью, утаить от террористов, они, перенеся множество лишений, все-таки добрались до прихода Сен-Патерн, где обрели наконец крышу над головой.
Мадам Хадад снова пришла в кабинет к психологу в субботу утром и опять оставила у него частичку тяжкой ноши, что лежала у нее на сердце. Спаситель подбадривал ее своими «так-так-так». Но он по-прежнему наводил страх на малютку Райю, и она опять сидела, вцепившись в маму и зажмурившись.
— Она… tired, — сказала мадам Хадад.
— Устала, — перевел Спаситель. — Да, она устала, но она слушает. Верно, Райя?
Маленькая головка забилась еще глубже под мамину руку. Райя по-прежнему ни с кем не разговаривала и не играла в школе, спрятавшись в свою скорлупу. Она отказывалась узнавать что бы то ни было новое и рисовала только черными фломастерами. По ночам ей снились кошмары, и она будила домашних криком.
— А вы, Дина, как вы себя здесь чувствуете?
Дина Хадад помолчала несколько секунд, потом легкая улыбка тронула ее губы.
— Здесь красиво. Магазины.
Улыбка стала насмешливой, и Дина прибавила, что в Мосуле она всегда должна была спрашивать разрешения у Юсефа.
— Разрешения на что?
— На то, чтобы выйти из дома.
Здесь женщины выходят, делают покупки в магазинах, не спрашиваясь у своих мужей.
— Так неужели месье Хадад не возражал против того, чтобы вы одна приходили сюда? — не без удивления осведомился Спаситель.