И вот во вторник она вошла в класс на последний урок, и учительница латыни спросила ее:
— Как твой роман? Продвигается?
Перед всем классом! Открыть ее тайну! Покраснев как рак, она промямлила: «Да, вроде бы…», слыша за спиной смешки. Потом мадам Нозьер стала раздавать проверенные домашние задания, и Элла решила, что все обошлось.
Но у нее возникла еще одна проблема, уже в ее собственном классе. Проблема носила очки и брекеты, и звали ее Джимми. Она приняла его в друзья на Фейсбуке, и он стал пачками вешать на ее стене послания, относящиеся к игре Call of Duty. Например: «Моск кипит жду када выйдет аццкая black ops 3, паявицца 6:11». Элла с удовольствием удалила бы его из контактов, но боялась его обидеть. Джимми каждое утро подходил к Элле и чмокал в щечку, словно они НА САМОМ ДЕЛЕ были друзьями. У Эллы дыхание перехватывало от отвращения. Она чувствовала противный аптечный запах, наверно какого-то геля от прыщей. В ней все сжималось, когда она его видела, когда он с ней заговаривал, когда он… бр-р-р! — к ней прикасался! Она сама не понимала, почему ее так трясет. Может, с ней что-то не в порядке? Надо будет спросить у Спасителя. В четверг, по дороге домой, ее кто-то окликнул на улице. За ней бежал Джимми, хотя ему нужно было идти в другую сторону.
— Что еще? — сердито спросила она, вовсе не желая, чтобы кто-то ее увидел в обществе этого мальчишки.
— Ты знаешь девчонок из параллельного класса? Ну, тех, что вместе с Мариной?..
Элла сдвинула брови и подтянула на плече ремень сумки — красивый, мужественный жест.
— Они кое-что у тебя стащили, — сообщил он и ткнул пальцем в сумку. — Тетрадь.
— Что? Не мо…
Элла хотела сказать: «Не может быть!», но ведь проще всего проверить. Она открыла сумку. Внутри, как она сама всегда говорила, шурум-бурум. И все же она сразу поняла, что нет тетрадки с романом.
— Черт! — Элла вспыхнула гневом, и огонь добрался до щек, они тоже запылали. — Когда же они ухитрились?
Все понятно, в столовой! Она повесила сумку на спинку стула, а сама пошла с графином за водой. Элла в ярости повернулась к Джимми:
— А ты-то откуда узнал?
— Увидел девчонок во дворе. Марина кричала, что ты написала культовый роман, и предлагала всем, кто хочет, взять листочек. Она раздавала их своим. Один для тебя я спас. — Джимми протянул ей листок и смотрел так, будто заслужил благодарность.
— Не надо! — Элла в ужасе отшатнулась.
Ее творение загрязнили, расчленили, изнасиловали. Она повернулась к Джимми спиной и побежала к автобусной остановке. На какую-то долю секунды ей даже захотелось покончить с собой. Но нет. «Они не помешают мне взрослеть».
В автобусе, прижимая сумку к груди, она запрещала себе плакать. Но, как только вошла к себе в комнату, бросилась на постель и разревелась, уткнувшись в подушку. «За что? — повторяла она. — Что я им сделала?»
Чего они от нее хотят? Элла чувствовала: девчонки настырно лезут к ней в душу. Но почему? Потому что она не такая, как они? Потому что она другая? Но разве это преступление?
Сидя в приемной, Элла вновь пережила все, что с ней случилось. Нет, ей будет слишком больно говорить об этом на консультации. И она решила уйти. Но как раз в этот миг дверь открылась. Опоздала. Это Спаситель.
— Элла?
Она смотрела на него, не двинувшись с места, бледная, как мертвец.
— Эллиот?
Спаситель успел подхватить ее в ту самую минуту, когда она потеряла сознание. Всего лишь на одну короткую минутку. Он легонько похлопал ее по щекам, и она мгновенно пришла в себя. Спаситель помог ей сесть, принес стакан воды и кусочек сахара. И еще тонометр, который на всякий случай тоже держал у себя в аптечке.
— Давление низкое.
— Это серьезно?
— Нет. Но мы позвоним твоим родителям, чтобы кто-то проводил тебя домой. Кому — папе или маме?
Элла помотала головой: папа с мамой непременно устроят целую историю.
— Мама начнет причитать, что я ничего не ем, — пробурчала она.
Щеки у нее немного порозовели. Спаситель уселся напротив девочки.
— Хорошо прошла неделя?
— Да, — ответила она как могла непринужденнее.
— Писала?
Рыдание перехватило ей горло, она хотела превратить его в глубокий вздох и не смогла ответить.
— Что-то не так?
— Ничего, — отозвалась она, едва разжимая губы. — Эти подлюки… Эти… — Еще одно слово, и она расплачется.
— Говори, говори, Элла, здесь ты в безопасности.
Она яростно замотала головой: нет! Нет! Но горе прихлынуло, и удержать его не было уже никакой возможности.
— По-очему? — прорыдала она.
Через десять минут в кабинете Спасителя воцарилась тишина.
— Ты не хочешь, чтобы родители знали?
— Они не поймут. Подумаешь, какая-то тетрадка. — Элла вернула Спасителю коробку с бумажными платками. — Простите, я их все истратила.
Она не собиралась расклеиваться и дальше.
— Обещаешь держать меня в курсе дела? — спросил Спаситель с беспокойством и в то же время уважительно.
— Вы имеете в виду, если они снова начнут?
— Ну да.
— Не беспокойтесь, я сумею за себя постоять.
Консультация закончилась, Элла поднялась со стула. Она постояла на одной ноге, убедив Спасителя, что голова у нее не кружится, потом накинула синюю сумку на плечо. В путь!
Забавный закон симметрии распорядился, чтобы Спаситель в тот же понедельник в обеденный час тоже сидел в приемной и тоже очень хотел из нее убежать. Три раза в год Спаситель ездил в соседний городок Клери-Сент-Андре, где жила Клотильда Дюбюи, психиатр-психоаналитик. Она была, как объяснил Спаситель Лазарю, «психолог для психологов». И еще ее можно было назвать супервизором.
Клотильде Дюбюи было хорошо за шестьдесят, и она со своей очень старенькой мамой жила в мрачном домишке, где маятник настенных часов гулко отсчитывал время. Спаситель дожидался в потемках, даже не подумав, что может дернуть шнурок рядом с креслом и зажечь лампу.
— Месье Сент-Ив, — послышался тусклый голос.
Спаситель чуть было не выпалил «Здесь!», но вовремя спохватился.
— Добрый вечер, мадам Дюбюи. Вы хорошо себя чувствуете?
— Благодарю вас, — произнесла она, словно ответ «да» или «нет» к чему-то ее обязывал.
Войдя в кабинет, Спаситель покосился на диван, приглашавший улечься. Но он сел в кресло напротив тощей и сухопарой мадам Дюбюи, чью худобу еще больше подчеркивал брючный костюм.
Тик-так, тик-так. Секунды здесь казались минутами.
— Кхм-кхм, итак? — спросила мадам Дюбюи, прокашлявшись.