Висконти. Обнаженная жизнь - читать онлайн книгу. Автор: Лоранс Скифано cтр.№ 18

Ничто не могло отвлечь мальчика от происходившего на сцене:, он жадно впитывал тщательно отработанные движения, голоса, и даже запахи… «Мое первое воспоминание о „Ла Скала“, — говорил Висконти, — относится не к музыке. Оно связано с балетом „Пьетро Микка“, сюжетом которого является героический подвиг борца за независимость Пьемонта. В 1706 году Микка помешал французским войскам овладеть Туринской крепостью. Французы вырыли для этой цели подземный ход, но Пьетро проник туда, отослал своих людей и взорвал себя, завалив проход. Честно говоря, — продолжает Висконти, — из всего балета я помню только световые пятна, взрывы и едкий запах пороха, заполнившего нашу ложу…»

Взрывоопасный, буйный, грозовой, в первую очередь театральный, а уж потом музыкальный — таким был «Ла Скала» той эпохи. Висконти навсегда запомнил «гром аплодисментов», звучавший в «битком набитом, волнующемся, как море, театре». Его детство будет освещено яркими огнями люстр зрительного зала и кроваво-красными лучами софитов, столь любимыми постановщиками Верди, Пуччини, Вагнера и Штрауса. Как и Мишель Лейрис, но раньше, чем автор «Возраста мужчины», Висконти «оплакивал смерть веронских любовников, восхищался балеринами в трико, кубками из золоченого картона, игрой света и другими роскошествами Вальпургиевой ночи, содрогался, когда шут Риголетто по ошибке убивал собственную дочь, задыхался вместе с Радамесом и Аидой, обреченными на смерть от удушья в подземной темнице; покидал гору Мон-Сальват вместе с Рыцарем Лебедя, пил из кубка безумия с Гамлетом…» Мифология великих произведений оперного репертуара воспламеняла воображение юного Висконти. Будоражило его фантазию и немое кино, представлявшее целую галерею исторических персонажей — здесь были Агриппина, Брут, Юлий Цезарь, Гарибальди и даже Марко Висконти; ^[11] в кино были и масштабные драмы на античные сюжеты — «Последние дни Помпеи», «Quo vadis?», «Кабирия», где дивы изображают роковые страсти, будучи словно облачены в ауру трагедии.

Из всех детей он — самый увлекающийся, но и самый неуправляемый. «Бывало, он стремительно врывался в дом, — рассказывает гувернантка, — кидался мне на шею, отталкивал и мгновенно исчезал. Я со смехом пожимала плечами и кричала ему вслед: „Сумасшедший!“ Его реакция всегда была совершенно непредсказуемой».

Граф Джузеппе питал слабость к Луиджи, а донна Карла — к старшему, Гвидо — он был самым уязвимым в семье. Лукино обожал мать — это было всепоглощающее, ревнивое, тревожное чувство. Уберта рассказывает нам, что в Черноббио, стоило малышу Лукино упустить из поля зрения мать, он обшаривал все углы, открывал двери всех комнат огромной виллы, а когда наконец находил ее, то издавал торжествующий вопль: «Вот она!» Ему всего три года на снимке, который он всегда будет носить при себе; улыбающаяся донна Карла стоит на коленях, опустив глаза, прижимается щекой к щеке сына, притянув его к себе, а он прижимает руку матери к своему сердцу и свирепо смотрит прямо в объектив, словно хочет напугать любого, кто может подойти и разлучить их. «Его привязанность к нашей матери, — скажет его сестра Уберта, — все время балансировала на грани буйной ревности, он крайне трепетно относился к проявлениям любви с ее стороны». Подобно автору «В поисках утраченного времени» он каждый вечер, а особенно в вечера приемов, с нетерпением ждал момента, когда на лестнице раздадутся шаги матери и она войдет, шурша шелковым платьем, окутанная нежным ароматом «Шевалье д’Орсе», в кружевной мантилье, со свежими цветами в волосах, склонится над ним и он ощутит на щеках мягкое умиротворяющее тепло ее дыхания и прикосновение жемчужного колье… Этот ритуал повторялся каждый вечер: в полночь донна Карла заходила в детскую, щупала лобики малышей, укрывала их и тихонько обнимала, стараясь не разбудить. Лукино Висконти так же будет относиться к двум «малышкам» — Иде, которую прозвали Нан, и Уберте. «Если Лукино возвращался поздно, — рассказывала нам Уберта, — он всегда заходил к нам в спальню. Укутывал нас, спрашивал: „Пить не хотите? Ничего не нужно?“ Стоило ему пожелать нам спокойной ночи и выйти за дверь, мы сбрасывали одеяла, и веселье начиналось заново».

Но в отношениях Лукино с матерью и отцом бывали и конфликты: он часто не слушался, устраивал всяческие проделки, за что его прозвали Лукиначчо, или Киначчо, то есть «злюка Лукино…» Частенько он попросту исчезал и прятался: после стычки с отцом или ссоры с кем-нибудь из членов семьи мальчик укрывался на чердаке; повода могло не быть вовсе, как в тот день, когда он залез на дерево и спокойно наблюдал за тем, как все его ищут. Жители побережья озера Комо хорошо знают, как часто на нем случаются внезапные волнения; девятилетий Лукино, вспоминает мадемуазель Элен, «чье воображение не отключалось ни на миг, обожал плавать на шлюпочке — она стояла на приколе в маленькой бухте близ виллы Черноббио — и направлял ее в самые опасные места. Он прочел „Маломбру“ и посмотрел ее экранизацию — героиню играла звезда тех лет актриса Лида Борелли. Романтичный мальчик так увлекся этой историей, что каждый вечер, когда мы выходили на прогулку, тянул нас туда, где заходило солнце. Если Лукино слишком долго не попадался никому на глаза, все бросались смотреть, на месте ли шлюпка».

Действие романа Фогадзаро, написанного в конце XIX века, происходит в декорациях вод озера Комо и повествует о трагической истории аристократического рода и роковой мести. Лукино был заворожен атмосферой тайны, темных страстей и образом демонической графини Марины де Маломбра, над которой витает «мрачная тень» наследственного безумия. Однажды дети были заняты игрой, и вдруг гувернантка заметила, что Лукино снова исчез. Сообщили графине, начали трезвонить в колокольчик, которым обычно созывали к обеду, обшарили шестом дно озера, точь-в-точь как в финале «Людвига»… Наконец Лукино нашли: он преспокойно лакомился малиной и клубникой в саду. «Никогда я не видела графиню в такой ярости, — рассказывает гувернантка. — Она отвесила Лукино пару оплеух и потащила домой. Она говорила, не глядя на Лукино: „Маленькое чудовище! Невыносимый ребенок! Бессердечный! Опасный безумец! Я помещу тебя в пансион! …Заберите мальчишку, пока я его не убила. Пусть отправляется к себе в комнату и не показывается мне на глаза!“ Много дней мы видели Лукино только в окне спальни. Ему был объявлен бойкот, он ел в одиночестве и не имел права ни с кем заговорить».

В семье очень редко наказывали детей столь сурово. Однажды Луиджи запер повара в холодной комнате за то, что тот якобы отказался его накормить; дело усугублялось тем, что он спрятал ключ и отказывался признаться куда. В конце концов Лукино нашел ключ в китайской вазе, обыскав все тайники в доме, повар получил свободу и отделался сильным бронхитом, а Луиджи всего-навсего лишили кино и театра.

Может быть, более ранимый и ревнивый, чем братья, Лукино чувствовал, что его меньше любят, относятся к нему строже? Поначалу искусство было для него способом обольщения, возможностью доказать свое превосходство — так, например, в очень раннем возрасте он уже выказывал музыкальные способности. Преподаватель, учивший детей Висконти гармонии, одним из первых заметил его талант. «Профессор Перласка, — рассказывает французская гувернантка, — придумал особый метод обучения музыке. Каждый ребенок получил коробку, в которой лежал огромный, складывавшийся втрое картонный нотоносец. В коробке было много ячеек, где лежали картонные изображения нот — целые, четвертинки, половинки, восьмушки и т. д., скрипичный и басовый ключи, диезы, бемоли, знак обозначения паузы, четверти паузы — все необходимое для записи мелодии с помощью нотной грамоты. Профессор садился за фортепиано, проигрывал четыре-пять тактов, все кидались к своим коробкам и старались наперегонки зафиксировать только что сыгранную мелодию, ее ритм, тональность и звучание. Самым способным был, безусловно, Лукино. Он играл все с точностью до ноты и был любимчиком преподавателя, над которым, тем не менее, частенько подтрунивал. Заметив, что я нравлюсь учителю, он во время урока мог бросить такую вот фразочку: „Золотая нить тянется от сердца профессора Перласки к сердцу мадемуазель Элен“».