— Кольцо вокруг него сужается, — пробормотал он. — Не знаю, как он сможет спастись. О Мадж, Мадж! Если бы я мог оградить тебя от печальных вестей, который ты рано или поздно услышишь! И эта несчастная девушка… Грехи отцов скажутся на детях… Господи, помоги им!
Брайан принял ванну и, переодевшись, прошел в гостиную, где выпил чашку чая, которая хорошенько его взбодрила. Раздавшееся на лестнице оживленное похрустывание возвестило о скором появлении миссис Сэмпсон, и действительно, через минуту она вошла к гостиную с письмом в руке. Вид Брайана поразил ее.
— Господи, сэр! — воскликнула она. — Чем вы занимались? Я знаю ваши привычки, знаю, что вы легли спать, хотя в жару это не так уже и приятно, но простите, сэр, вы выглядите так, словно глаз всю ночь не смыкали.
— Так и есть, — ответил Брайан, протягивая руку за письмом. — Я всю ночь ходил туда-сюда по комнате. Наверное, несколько миль прошел.
— Ах, это напомнило мне моего бедного супруга, — прострекотал сверчок. — Он был печатником и, как филин, привычный к темноте, когда приходил на ночь домой, все ходил-ходил, пока дырку в ковре не протоптал, а ковер дорогой был, нам его на свадьбу подарили, и остановить его можно было, только если дать что-нибудь успокаивающее, что и вам, сэр, хорошо бы попробовать… Горячий виски с лимоном и сахаром хорошо помогает… И я еще слышала, хлороформ…
— Нет, черт побери! — вскинулся Брайан, позабыв о вежливости. — Хватит с меня этого.
— Наверняка зубы болят, — сказала домовладелица, подходя к двери. — У меня у самой такое часто бывает, у нас в роду у всех плохие зубы, хотя мои получше, чем у других будут; у меня как-то зубной врач квартировал, у него денег за комнату не было, поэтому он вместо платы мне зубы бесплатно лечил…
Поскольку Брайан не проявил интереса к этим воспоминаниям и всем своим видом показывал, что хочет остаться один, миссис Сэмпсон, издав последний щелчок, спустилась в кухню и заговорила с соседкой о том, что ей следует забрать свои деньги из сберегательного банка на тот случай, если русские неожиданно нападут и захватят Мельбурн. Брайан, оставшись один, подошел к окну, глядя на пыльную дорогу и черные тени растущих перед домом высоких тополей.
— Нужно покинуть это место, — сказал он сам себе. — Каждое случайное слово, кажется, напоминает об убийстве, а я не хочу, чтобы оно преследовало меня, как смерть на пиру.
Вдруг он вспомнил про письмо, которое продолжал держать, в руках. Оказалось, что оно от Мадж. Он быстро вскрыл его и прочитал.
Не понимаю, что происходит с папой, — писала она. — После того как у нас прошлым вечером побывал тот человек, Морленд, он заперся у себя в кабинете и часами что-то пишет. Сегодня утром я поднималась к нему, но он меня не впустил. К завтраку он не выходил, и я уже начинаю серьезно волноваться. Приезжай ко мне завтра, я очень боюсь за здоровье папы и уверена, что Морленд рассказал ему что- то неприятное.
— Пишет… — сказал Брайан, откладывая письмо. — Интересно, о чем? Может, хочет наложить на себя руки? Если это так, я не смогу его остановить. Ужасный поступок, конечно, но в таких обстоятельствах, похоже, это лучший выход.
Несмотря на то что в этот день он собирался наконец наведаться к Калтону и все ему рассказать, этого так и не случилось. Брайан чувствовал себя разбитым и нездоровым, нехватка сна и душевная тревога заметно сказались на нем, и теперь он выглядел на десять лет старше, чем до убийства Уайта. Тревога прокладывает складки на гладком челе и прорезает линии у рта. Если человека гложет тревога, жизнь для него превращается в настоящую агонию. Умственные пытки так же страшны, как пытки физические, если не хуже. Такой человек засыпает с мыслью о своих неприятностях, а с первыми проблесками рассвета она возвращается и весь день стучит в его усталом мозгу. Но если человек может спать, жизнь его по меньшей мере сносна, и из всех благ, которые дарует нам Провидение, нет ничего дороже того самого сна, который, как метко заметил Санчо Панса, точно плащ прикрывает все человеческие помыслы. Брайан чувствовал потребность отдохнуть, поэтому, послав Калтону телеграмму с просьбой прийти к нему завтра с утра и еще одну Мадж, о том, что хочет зайти к ним завтра на обед, он весь день просидел дома, куря и читая. Спать он лег пораньше и сумел заснуть крепким сном, поэтому, проснувшись наутро, почувствовал себя значительно посвежевшим и окрепшим.
В половине девятого, когда он завтракал, с улицы донесся грохот колес, и сразу после этого затрезвонил дверной колокольчик. Брайан подошел к окну и увидел стоящую у двери двуколку Калтона. Ее владелец вскоре появился в комнате.
— Хорошенькое дельце! — воскликнул Калтон, когда с приветствиями было покончено. — Я думаю, что вы все еще на ферме, и, как терпеливый Иов, жду, когда вы объявитесь!
— Хотите завтракать? — рассмеялся Брайан, которого развеселило негодование гостя.
— А что у вас есть? — Калтон окинул взглядом стол. — Яичница с ветчиной… Хм, кулинарные идеи вашей хозяйки не отличаются разнообразием.
— Они не отличаются разнообразием у всех хозяек, — ответил Фицджеральд, возвращаясь к завтраку. — Если только Господь не изобретет какое-то новое животное, всем постояльцам предстоит до конца времен питаться исключительно говядиной, бараниной и рагу.
— В Риме о папе плохо не говорят, — скривившись, ответил Калтон. — Ваша хозяйка могла бы угостить меня бренди с содовой?
— Думаю, да. — Фицджеральд встал и позвонил в колокольчик. — Но не слишком ли рано для этого?
— Есть одна пословица про стеклянные дома, — строго произнес Калтон, — которая в данном случае к вам очень подходит.
Фицджеральд рассмеялся, и Калтон, получив, что просил, приготовился говорить о деле.
— Вы и сами понимаете, как мне не терпится услышать ваш рассказ, — сказал он, откидываясь на спинку кресла. — Но могу сообщить, что я уже и так знаю вашу тайну.
— Вот как? — Фицджеральд был поражен. — В таком случае мне не придется…
— Придется, — настоятельно произнес Калтон. — Потому что мне известна только половина.
— Которая?
— Гм… Довольно трудно ответить на этот вопрос. Давайте так: я расскажу вам, что известно мне, а вы дополните. Я готов… Погодите… — Он встал и плотно закрыл дверь. — Итак, — добавил он, возвращаясь на место. — Матушка Побируха умерла.
— Она мертва?
— Мертвее не бывает, — спокойно ответил Кал- тон. — Она умерла в постели ужасной смертью. Я до сих пор слышу ее крики… Но умирая, она послала за мной и рассказала…
— Что?
— Что она мать Розанны Мур.
— Да.
— И что Сал Роулинс — дочь Розанны.
— А отец? — тихим голосом спросил Брайан.
— Марк Фретлби.
— Ах!
— А что вы собирались мне рассказать?
— Больше ничего.
— Ничего? — удивленно повторил Калтон. — Значит, Розанна Мур перед смертью рассказала вам то же самое?