— Нейрохирургом? Это внушает страх, — добавил Бен.
— Мой папа внушает страх. И с мамой не так просто. Они не слишком обрадовались, когда я сменила основной предмет специализации в колледже.
— Так вот какая у тебя семья? Они на тебя давят? Успех во что бы то ни стало?
— Родители всегда нацелены на достижение максимального результата. Вот только я не такая. Я из тех, кто работает, чтобы жить, а не из тех, кто живет, чтобы работать.
— Но им это не по вкусу?
Я пожала плечами:
— Они верят, что жизнь для работы, а не для радости, не для смеха. Да, честно говоря, и не для любви, если говорить о них. Только работа. Не думаю, что моему отцу в той же степени нравится спасать жизни, в какой нравится быть лучшим в той области медицины, которая все время развивается и меняется. Для них главное — это прогресс. Библиотечное дело спокойное. И я выбрала этот путь. Они ничего не могли поделать. Родители не слишком вовлекались в мою жизнь, понимаешь? Поэтому, когда я сменила специализацию, для всех нас наступил момент… Это был разрыв. Им незачем стало притворяться, что они меня понимают. И мне незачем было делать вид, что я хочу иметь в жизни то же, что и они.
До этого я никому не говорила о своем настоящем отношении к выбору профессии. Но Бену мне хотелось говорить только правду. Когда я все выложила, повисло неловкое молчание. Я сообразила, что слишком открылась, стала уязвимой. Отвернувшись, я посмотрела в окно. Встречное движение было плотным, но мы летели через город.
— Как-то это грустно, — подал голос Бен.
— И да, и нет. Между мной и родителями нет близости. Каждый из нас счастлив по-своему. Думаю, только это и важно.
Он кивнул:
— Ты совершенно права. Ты права, и ты умна.
Я рассмеялась.
— Как насчет тебя? Кто твои родители?
Бен шумно выдохнул, но продолжал смотреть на дорогу. Его голос звучал мрачно.
— Мой отец умер три года назад.
— Боже мой. Мне жаль…
— Спасибо. — Бен коротко взглянул на меня и снова сосредоточился на дороге. — Он умер от рака, борьба была долгой, и мы все знали, что конец неминуем. Мы были к этому готовы.
— Даже не знаю, хорошо это или плохо.
Бен коротко выдохнул.
— Я тоже не знаю. В любом случае мама хорошо справляется. Настолько хорошо, насколько может справляться человек, потерявший того, кого любит, понимаешь?
— Даже представить не могу.
— И я не могу. Я потерял отца и знаю, насколько это тяжело, но и вообразить не могу, каково это — потерять лучшего друга, родственную душу. Я беспокоюсь за нее, хотя она убеждает меня, что с ней все в порядке.
— Уверена, что ты ничем не можешь помочь, остается только волноваться за нее. Братья или сестры у тебя есть? — спросила я.
Бен покачал головой.
— А у тебя?
— Нет… — Я редко встречала семьи, где был только один ребенок. Приятно было услышать, что Бен был таким. Когда я говорила другим людям, что я единственный ребенок в семье, то чувствовала, что меня или жалеют, или считают весьма капризной особой, хотя я никогда такой не была.
— Замечательно! Два единственных ребенка! Я знал, что ты мне понравишься. — Он неловко шлепнул своей пятерней по моей руке, держа руль другой рукой.
— Не пора ли хотя бы намекнуть, куда мы направляемся? — спросила я, когда Бен свернул с одного скоростного шоссе на другое.
— Кухня там мексиканская. — И это было все, что мне удалось от него добиться.
Сыграв два раза в «Двадцать вопросов» и один раз в «Я шпион», мы наконец добрались до места. Перед нами стояла лачуга. В прямом смысле этого слова. Она называлась «Кактус-тако». Я восторга не испытала, а Бен прямо-таки просиял.
— Доехали! — сообщил он, отстегнул ремень безопасности и открыл дверцу. Я собрала свои вещи. Бен обошел машину и открыл мне дверь.
— Что ж, спасибо! — поблагодарила я, перекрывая сигнал его машины, напоминавший, что дверцу надо закрыть.
— Пожалуйста.
Я выбралась из машины и встала рядом с ним.
— Это и есть твое замечательное место, да? — уточнила я. Бен закрыл дверцу, и сигнал стих.
— Я знаю, что выглядит оно не очень. Но ты сказала, что готова к приключениям, а здесь подают лучшие тако, которые мне когда-либо доводилось пробовать. Тебе нравится орчата?
— Что такое орчата?
— Рисовое молоко с корицей. Просто доверься мне. Ты должна это попробовать.
Пока мы шли к стойке с тако, Бен положил руку мне на поясницу, мягко направляя меня. От этого неожиданно успокаивающего и такого естественного жеста мне захотелось повернуться к нему лицом. Захотелось прикоснуться к нему всем телом. Вместо этого я остановилась и уставилась в меню.
— Если ты не против, я сделаю заказ для тебя. — Рука Бена переместилась с поясницы на мое плечо. — Я уважаю твое право сделать заказ самостоятельно, просто я бывал здесь множество раз и пробовал все, что есть в меню.
— Хорошо, — согласилась я.
— Что ты предпочитаешь — курицу, стейк или свинину?
— Никакой свинины.
— Никакой свинины? — недоверчиво переспросил Бен. — Шучу. Я тоже не люблю свинину. Итак! — Он потер руки.
— Perdón? — обратился он через окошко к мужчине за стойкой. — Queria cuatro tacos tinga de pollo y cuatro tacos carne asada, por favor? Queso extra en todos. Ah, y dos horchatas, por favor
[3].
Мужчина показал ему размер орчаты с таким видом, как будто спрашивал: «Вы уверены, что хотите две порции?» Бен кивнул.
Не знаю, что именно делало Бена таким неотразимым в ту минуту. Не знаю, было ли это из-за того, что он казался таким знающим в том, что мне было неведомо (испанский), или из-за того, что мужчина, говоривший на иностранном языке, был изначально привлекательным для меня (потому что и это было правдой). Не знаю. Знаю только, что я стояла там, не понимая, что говорят вокруг меня, и думала, что Бен Росс — самый сексуальный мужчина из тех, кого мне доводилось встречать. Он был настолько уверен в себе, уверен в том, что все сложится хорошо. Вот что это было. Это была уверенность. Он обращался по-испански к мужчине за стойкой с тако, и ему не приходило в голову, что он может выглядеть полным идиотом. Именно поэтому он и не выглядел полным идиотом.
— Вау, — оценила я, когда он протянул мне орчату. — Впечатляет.
— Клянусь, я знаю, что тебе посоветовать, — произнес Бен, разворачивая соломинку и опуская ее в мой напиток. — Но я бы солгал, если бы сказал, что не надеялся произвести на тебя впечатление.