Перестала.
Пискнув, улетела на диван.
— Алло, Черный! У нас фиксация! Врачей! Срочно!..
Надо мной склоняется Карлсон. Его лицо плывет в тумане. Мерцает темный ореол. Протуберанцы мрака. Лепестки…
— Орхидея…
— Что?
Он наклоняется ниже.
— Орхидея, — хриплю я. — Черная. Ваниль. Выброс — там…
4
Боль ерзала между ног пьяной шлюхой. Пристраивалась, разевала губчатый, резиновый рот. Чмоканье. Вопль обезумевших нервов. Ураган адреналина в крови. Скорчившись зародышем, Золотарь мечтал о материнской утробе. Никаких вторичных половых признаков. Да и с первичными — не очень. Тихо, мокро, безопасно.
Объяли меня воды до души моей…
Сознание отплывало прочь на бумажном кораблике — и возвращалось, не солоно хлебавши. Мачта — спичка, парус — клочок газеты с некрологом. «Нелепый случай вырвал из наших рядов…» Озноб. Трясучка. В затылке бьют куранты. Нет, это оркестровые тарелки. Шопен, похоронный марш.
«Нелепый случай…»
Он не знал, какая здесь доля реальной травмы, а какая — извечного мужского ужаса. «Будешь мочиться в пипетку! — шептал кто-то голосом Мышиного короля. — Будешь!.. всю жизнь…» Сунь голову в колени, брат, подсказывал Щелкунчик. Скрутись бубликом. Стань плоским, нездешним, бесполым ангелом…
Удар в пах. Последствия.
Поиск.
Медицинская подготовка телохранителя.
«Ушибленные половые органы охлаждайте снегом, водой или льдом. Гораздо эффективнее новокаиновая блокада, но лишь специалист сумеет ввести новокаин шприцем в семенной канатик. Жестокий удар перекручивает подвеску придатка яичка в мошонке. Необходима срочная хирургическая операция, иначе яичко омертвеет и станет бесплодным…»
Link: ФОРУМ и любовь. Знакомства. Поможем друг другу обрести любовь…
Уйди, хрипел Золотарь. Уйди, сволочь.
Он не знал, что хуже. Пока буквы складывались в слова, давая ценные советы, боль отступала. Ждала, пока останется тело и сознание, и никого постороннего. Жизнь без боли? — но и без жизни. Кажется, прокаженные не испытывают боли. Гниют заживо от любой царапины. Гниют, и не замечают.
Уйди!
Пусть болит!
«…факт размозжения яичка определяется лишь при операции. Снаружи мошонка выглядит невредимой, и даже ультразвуковая диагностика оказывается бессильна. Размозженное яичко подлежит удалению. Обилие кровеносных сосудов обеспечивает колоссальные гематомы в результате внутренних кровотечений…»
— Встать можешь?
— Ы-ы…
— Не может, етить-колотить. Ната, помоги мне. Надо посадить его.
— Зачем?
— Надо.
Золотарь и пикнуть не успел, как уже сидел на полу. Натэлла заглядывала ему в лицо, взволнованно моргая. Бегемоточка — телохранитель, подумал Золотарь. Небось, с медицинской подготовкой. Возьмет шприц, введет новокаин в семенной канатик…
— Выпрями ему ноги.
Над ухом сопел Карлсон. Туша толстяка громоздилась за спиной. Хотелось откинуться, лечь в мягкое, дышащее. Но злой Карлсон не позволял. Напротив, он коленом изо всех сил уперся Золотарю чуть пониже лопаток. Лапы вцепились в плечи пострадавшего, оттягивая их назад.
Охнув, Золотарь выпрямился и прогнулся.
Карлсон ухватил его под мышки. Натужился, приподнял. Опустил на место. И снова. И опять. Вверх-вниз. Вверх. Вниз. Как в автобусе, прыгающем на колдобинах.
— Что ты делаешь?
— Кин-кацу.
Золотарь понял, что ему легчает. И что он сошел с ума. Карлсон делает ему кин-кацу. Чунгу-чангу. Хару-мамбуру. Народный папуасский метод реанимации.
Однако Натэлла что-то там поняла.
— Откуда знаешь?
Толстяк, пыхтя, застеснялся:
— Я в институте каратэ занимался. Немножко…
— Тебя часто били по яйцам? — догадалась Натэлла.
— Иди на фиг, жиртрест. Нас учили, как спасать.
— Сам жиртрест.
«…исходя из того, что мошонка является мышечным образованием, попытайтесь натренировать способность прятать яички в паховом канале. Специальные упражнения для этого проделывают десантники, чтобы уберечься от травм при прыжках с парашютом…»
— Хва-а… хватит…
— Что — хватит?
— Кончай меня-а… трясти…
Золотарь в жизни бы не признался, что говорит не пойми с кем. Требует. Настаивает, лишен возможности назвать собеседника по имени. Но мельтешение услужливой, черт бы ее побрал, информации прекратилось.
— Хорошо, — со знанием дела сообщил Карлсон. — Басит, етить… Слышишь, Натка? Басит. Значит, хорошо.
— Почему?
— Вот если бы дискантом, тогда хреново… Эй, Фаринелли! Ты как?
В другое время Золотарь послал бы Карлсона в задницу. Но сейчас, слыша, как срывается голос хохмача, как дрожат его руки… Карлсон боялся до мокрых штанов. И боролся со страхом, как умел.
— Живой… Как Шиза?
— На диванчике. В обмороке.
— Врача вызвали?
— Тебе?
— Нам.
— Ага. Едут, етить-колотить…
— Долго они… едут…
— В центре пробки.
— В жопе у них пробки…
От брани полегчало. Или от Карлсонова кис-киса? Боль сползла ниже, притихла, облюбовав себе внутреннюю поверхность левого бедра. Должно быть, сплошной синяк. Шиза во второй раз промахнулась. Или это он успел так ловко повернуться?
— Где Рита?
— В ванной. Макияж наводит.
— Нашла время…
— Дурак ты, — беззлобно сказала Натэлла. — Дурак с яйцами. Ой, слава богу, что с ними…
— Ты рукой, — дал совет Карлсон. — Потрогай. Сразу и выясним, что с ними.
Бегемоточка улыбнулась:
— Да я хоть чем. Лишь бы все в порядке. Я тебе нравлюсь, Золотарь?
— Ы-ы…
— Это значит «да»?
— Это значит отпусти мои ноги. Попробую встать.
5
— Ты куда?
— В сортир.
— Я с тобой!
— Брось, Натэлла…
— Это ты брось! Нечего стесняться…
— И что ты там будешь делать? Держать пострадавший орган?
— Понадобится, придержу. И вообще, не ходи никуда.
— Почему?
— Сперва ты должен показаться врачу.
— И что мне теперь? Терпеть до прихода врача?