Никто не пытался его остановить, когда он уходил. Ну что ж, одним конкурентом меньше.
– А теперь, – фея остановилась передо мной, – ваша очередь. – Она сделала знак рукой, и я последовала за ней в густые заросли.
Казалось, что все происходит на самом деле и в то же время, словно во сне. Я видела деревья, вдыхала густой запах листвы, слышала шелест ветвей, трущихся друг о друга. Но было такое ощущение, что я нахожусь на сцене какого-то гигантского театра, и ко мне прикованы взгляды тысяч внимательных зрителей. Казалось, несколько слоев реальности накладывались друг на друга, как тексты древнего палимпсеста, существуя и не существуя одновременно.
Меня замутило. Страницы рукописи, которые я сжимала в трясущейся руке, шелестели, когда я вступила в круг света. Теперь я могла видеть фейри во всем их ужасающем великолепии. Среди них стояли и люди, которые на фоне хозяев этого чужого мира выглядели не столь блистательно, словно менее ценные жемчужины в ожерелье. Я заметила Бет, которая кивнула мне. И Эвана, который опустил глаза, встретившись со мной взглядом. Елену с затуманенным взором.
Я сделала глубокий вдох и начала…
Однажды, давным-давно…
«Однажды, давным-давно жила-была женщина, и было у нее две дочери. Одна смуглая, с волосами черными как ночь, другая светлая и добрая, как ясный день, и волосы ее светились золотом. Они были очень разные, но мать всегда обещала, что будет делить свою любовь к ним поровну, что никогда не будет любить одну свою дочь больше, чем другую».
Мир перед моими глазами изменился, я уже не стояла перед фейри, читая свою сказку, а сидела на заднем сиденье машины матери, и грубая обшивка покалывала мои ноги. Насколько я помню, я училась тогда во втором классе. Всего лишь воспоминание, но настолько живое и реальное, что казалось, мое сердце бьется в тот момент, а не сейчас.
«Из тебя никогда не получится ничего путного, Имоджен. Настало время понять это. Ты всего лишь маленькая девочка со странностями, которая сидит за последней партой, потому что никто не хочет сидеть с ней рядом. Я пыталась помочь тебе стать нормальной, но ты сама не прилагаешь к этому ни малейших усилий. Неудивительно, что никто тебя не любит». – Мать продолжала бубнить всю дорогу из школы домой, но видения из прошлого закончились, и я снова была здесь и сейчас, но все еще чувствовала тошнотворный приторный запах ее цветочных духов.
Я сильнее сжала листы рукописи в руке, напомнив себе, что прошлое осталось далеко позади, и продолжила читать.
«Это обещание было прекрасно, и кто мог догадаться, что у одной девочки были удобные новые туфельки, а у другой тесные, из которых она давно выросла? В конце концов, они обе были одеты и обуты. И так же невозможно было различить, с нежностью или с болезненным щипком материнская рука касалась щеки дочери.
Но одна девочка становилась все мрачнее, а другая все веселее и жизнерадостнее».
Снова картина перед глазами сменилась. Казалось, я куда-то проваливаюсь. На сей раз мне двенадцать.
Я чувствую грубое прикосновение холодных ножниц к голове, лязг их лезвий, обрезающих мои волосы, которые тяжелыми прядями падают на пол.
«Я же не велела тебе разговаривать с мальчиками. Хочешь, чтобы люди считали тебя потаскушкой?»
Когда она закончила, на голове торчал короткий ежик длиной меньше дюйма.
Кожа головы заболела, и мне хотелось поднять руку и проверить, на месте ли мои длинные волосы, не острижены ли они снова и не лежат ли тяжелой грудой у моих ног. Я всегда гордилась своими волосами, которые казались мне тогда моим единственным украшением, а она забрала их у меня, и еще усмехалась, когда это делала. Моя рука, висевшая вдоль тела, невольно задрожала и сжалась в кулак, но я продолжала читать.
«Сестра с золотыми волосами видела, как угасает ее сестричка, и это вызывало у нее глубокую печаль. Она всегда считала сестру своей второй половинкой, своим зеркальным отражением, и сердца их бились в унисон. Одна не могла жить без другой. Она не понимала, какие чувства испытывает к ней мать, но подозревала, что это не любовь».
Голос мой сорвался, когда я произнесла эти слова. Я судорожно сглотнула, с усилием призывая свой голос вернуться, и продолжила.
«Поэтому сестра со светлыми волосами покинула дом и отправилась в путь, чтобы узнать, как помочь сестре. Она слышала, что в темном лесу живет колдунья, и думала, что та сможет ей помочь».
Все мои внутренности горели, желчь поднялась к горлу, руки тряслись от ярости. Это произошло спустя год, за три дня до Рождества.
Все содержимое моих ящиков было вывалено на пол. Ручки, кнопки, закладки для книг валялись вперемежку со свитерами, леггинсами и бельем. Книги были перерыты, простыни сорваны с постели.
Все мои тетрадки, все истории, которые я за всю жизнь написала, были уничтожены. Преданы огню и превратились в пепел. Крик Марин, пытавшейся спасти их.
Мои собственные истошные крики.
Невыносимая боль в руке. О боже, моя рука все еще продолжала гореть!
«Я научу тебя делать так, как я велю. Я уже сотни раз говорила, но все как об стенку горох. Я это делаю ради твоего же блага».
– Это не так, – прошептала я, и по рядам моих необычных зрителей прокатился ропот. Я переживала агонию, словно языки пламени все еще въедались в мою кожу, чувствовала запах дыма в носу и горле, и задыхалась. Я подняла глаза, но не увидела лиц. Я прикусила щеку, пока не почувствовала вкус крови, сильнее упираясь натертыми пальцами в носки своих изящных туфель, и упиваясь болью, потому что эта боль была настоящей, а не той, которую я испытывала, вновь оказываясь в прошлом. Наконец я нашла то место на странице, где остановилась, и продолжила читать вслух.
«– Конечно, я помогу тебе, – сказала колдунья младшей сестре. – И тебе, и твоей сестрице. Но хочу за это кое-что взамен.
– Я не постою за ценой, – ответила младшая, потому что любила свою темноволосую сестру, и ничего не знала о том, как следует торговаться с колдуньями, ведь хитрость была в том, чтобы ответить отказом первые два раза и лишь на третий раз согласиться на ее условия.
– Мне нужна служанка. Последнюю из них утащил дракон. Можешь пойти ко мне в услужение? – спросила ведьма.
– Конечно, – не задумываясь, ответила сестра с золотыми волосами.
Так она и поступила. Она прибирала в домике ведьмы, готовила для нее еду, шила ей одежду, потому что та не могла делать этого сама, так как любой стежок, сделанный ведьмой, тут же распускался».
Боль. Боль в каждом моменте, который я вспоминаю.
Синяки по всему телу. Болезненные щипки за то, что ерзаю на стуле. Пощечины за любое возражение. Синие полосы от ударов линейкой по спине и ногам за оценки ниже отличных. Произнесенные тихим голосом угрозы, так что никто не поверит, если я вдруг вздумаю пожаловаться. В конце концов, я ведь была прирожденной лгуньей. Все, кто занимается выдумками всяких небылиц, к этому склонны. Я мерзкая лгунья, ни на что в этой жизни не способная. Полное и законченное ничтожество.