Подходя к двери кабинета, я услышал, что телефон звонит без умолку, и успел сорвать трубку – это был Жека.
– Салют, суперфосфат! Ты на работе?
– Нет, в Лефортово.
– Слушал вчера?
– Слушал.
– Молодец!
– Служу Советскому Союзу.
– Могу привезти в обед то, что обещал.
– А что ты мне обещал?
– Тогда – сюрприз! Подойдешь к метро?
– Когда?
– Через час.
– Ладно.
Я закурил, поколебался и набрал свой домашний номер: по средам у Нины иногда выдавался библиотечный день, и она трудилась над каталожными карточками дома. Но трубку сняла Алена.
– Привет, вредительница!
– Папа, – спросила она тещиным голосом, – ты где шляешься?
– В командировке.
– Бабушка сказала, из таких командировок дурные болезни привозят.
– Обычно ты у нас грипп из сада притаскиваешь. Кстати, почему ты дома? Опять болеешь?
– Нет, просто бабушка сказала, что в саду детей портят.
– А где мама?
– В парикмахерскую пошла. К Жозефу. Ладно, меня бабушка зовет. Ты когда из командировки вернешься?
– Не знаю…
Я положил трубку. Сердце нехорошо затвердело. Джозеф был знаменитым на всю Москву женским парикмахером и кудесничал, кажется, в «Чародейке» на Новом Арбате. Записывались к нему за месяц, да еще потом ходили отмечаться. Он стриг и причесывал не по утвержденному перечню фасонов, а по вдохновению, перенося на головы клиенток свежие веяния зарубежной волосяной моды. Зачем Нине понадобился Жозеф? Ясное дело: для красоты. А красота ей зачем? Еще понятнее: молодая привлекательная мать-одиночка не прочь познакомиться для серьезных отношений и последующего создания семьи… А что ты хотел? Это у царей бывшие жены шли на плаху или в монастырь. Современная советская труженица имеет право на личное счастье после окончания рабочего дня…
Я ощутил странное шевеление в углу, поднял глаза и увидел знакомую крысу, пропавшую полгода назад. Вернулась! Так вот почему мыши умолкли. Крыса потирала розовые передние лапки и шевелила усами, будто улыбаясь, а ее голый, похожий на дождевого червяка хвост подрагивал, точно от смеха. Я дружески швырнул в грызунью рукописью, но она успела юркнуть в свежую дырку под плинтусом.
76. Теннисист Уильямс
Вот два друга – не разлей вода,
Пополам заботы и забавы.
Но врагами стали навсегда.
Почему? Конечно, из-за бабы…
А.
В мой кабинет вошел мертвый Боба и положил на стол заявление об уходе по собственному желанию.
– Что случилось?
– Суки!
– Кто?
– Все суки! Но особенно – эти дебилы из Ремстройконторы. Дозвонились-таки до Папы: мол, мы, Мартен Минаевич, к вашему письму относимся с полным нашим уважением, но лимиты придут только в первом квартале, тогда сделаем для вас конфетку. Ваш теннисист Уильямс будет доволен! «Какое письмо? Какая конфетка? Какой теннисист? Срочно везите письмо сюда!..»
Несмотря на отчаяние, навыки, полученные в театре Гордынина, давали о себе знать, и Крыков с замечательным артистизмом изображал ситуацию в лицах:
«…Это не моя подпись! Провокация! Какой еще ремонт? Теннеси Уильямс давно умер. А Крыкова я сам убью!» Тут и началось… Папа сказал: если он меня еще раз увидит поблизости, то посадит за подделку документов. Это – запросто. Он же со Щелоковым на охоту ездит.
– Зря ты торопил их с ремонтом.
– Кто ж знал? Я-то думал, они вола крутят. Надо просто поднажать. Что я наделал! Я Папу таким никогда не видел. Это он из-за триппера взбесился. Орал, что я специально ему подставил тройку нападения, а сам воздержался. Как ему объяснишь, что у меня с Лисенком любовь? Не слышит. Для него любовь – когда ноги на плечах. Да и триппер у него какой-то тропический оказался. От негра они, что ли, подцепили? Наши антибиотики не берут, а жена вот-вот возвращается. Ну, ему в аптеке Четвертого управления выдали термоядерную хрень нового поколения, принимать надо каждые полчаса.
– Может, оклемается и простит? – предположил я.
– Это еще не все! Ему кто-то надул в уши, что я его внебрачным сыном прикидываюсь. Бред какой-то! Экселенс, ты когда-нибудь слышал, чтобы я так говорил?
– Никогда.
– Кругом враги!
– Надо переждать. Куда он от тебя денется. Где Папа еще такую базу найдет рядом с ЦДЛ?
– Накрылась база, экселенс.
– А что случилось?
– У графини внук нашелся. Примчался аж из Комсомольска-на-Амуре. Старая сука хочет его прописать. Но это еще не все! Пустую комнату лимитчику отдали. Он уже приходил со смотровым ордером. Не поверишь: милиционер! Морда кирпичом. Какие теперь афинские ночи в опорном пункте охраны правопорядка? Такого облома со мной еще в жизни не было! Может только, когда мама меня, как собаку, выгнала…
– И что будешь делать?
– Не знаю. Может, поменяю комнату с доплатой на «однушку». В Кузьминках предлагают.
– А деньги?
– Есть немного. У Фагина одолжу. Он сейчас при валюте.
– Не сомневаюсь. На планерку-то хоть останешься? Потом проводим тебя по-людски. В шкафу еще бутылок полно.
– Прости, экселенс, ничего не хочется. Пойду домой. К Лисенку. Знаешь, какие она фаршированные кабачки забацала! В жизни таких не ел. Ты чего рукописями швыряешься? – Он нагнулся и поднял папку. – Психуешь?
– Нет, просто наша крыса вернулась.
– Не к добру. По «Свободе» сказали: всех, кто голосовал против исключения, уже взяли.
– Ты смотри, как бы вас с Фагиным не взяли!
– За что?
– Охренели – в гардеробе «самиздатом» торговать?!
– Это не мы! – побледнел Боба.
– Ты это конторским расскажешь, – я постучал пальцами по своему плечу, что в те времена означало: люди в погонах.
– Надо предупредить Эда! – Крыков метнулся к двери.
– Стул забери! – крикнул я вдогонку.
– Не стул, а полукресло времен Директории, – донеслось из коридора.
Крыса и в самом деле вернулась не к добру.
Боба, не оставшись на планерку, помчался домой, где хранился тираж «самиздата, и обнаружил там Лисенка в постели с Фагиным. Взбешенный, он разбил о голову друга полукресло периода Директории, а неверной деве сломал нос. Прежде друзьям нередко доводилось делиться подружками и даже предаваться коллективным забавам, но любви втроем, читатель, не бывает. Лисенка Боба не простил, а девчонка так и не поняла, за что на нее обиделся хозяин веселой базы. С Эдиком Крыков рассорился насмерть, даже стукнул в контору, что именно Фагин организовал продажу «Крамольных рассказов» в гардеробе ЦДЛ. Папаше стоило больших трудов отмазать сынка от серьезной статьи. С глаз долой парня отправили на БАМ собственным корреспондентом газеты «Краснофлотец». Но вскоре началась гласность, и опальный обалдуй вернулся в Москву в ореоле борца с застоем, даже снискал некоторую известность: возникал на тусовках прорабов перестройки, а однажды его позвали во «Взгляд» к Владу Листьеву.