– Калаш, не дурачься! Жор, ты извини… – смутилась Лета. – Мы на минутку. Так вышло. Сегодня в Доме кино новый фильм крутят. Там Игорь снимался – с моста в воду на коне прыгал… Мы хотим успеть к концу.
– Конь утонул. Я выплыл! – снова захохотал актер и придвинулся к столу. – Ого, колбаска! Что налить дамам – горькой или кисленькой?
– Горькой! – в один голос воскликнули актрисы.
– «Бескозырка белая, в полоску воротник, комсомолка смелая спросила напрямик…» – пропел каскадер и, поддев зубом, сорвал металлическую пробку с имбирной настойки, а потом, оплавив зажигалкой пластмассу, откупорил заодно и «Фетяску».
– Сейчас еще принесу стаканы из столовой… – спохватился я.
– Боишься бытового сифилиса? – картинно оскорбился Калашников. – Не дрейфь, здесь все проверенные! – Он наполнил два стакана, один протянул Лете, второй – Вике.
– Ну, за хозяина поляны!
Актрисы выпили с привычной лихостью до дна. Игорь налил нам – и бутылка кончилась.
– За что пьем?
– За победу! – подсказала Вика.
– За нашу победу! – со значением уточнил актер. – Здобе абзац! – Опрокинув стакан, он ловко зацепил вилкой весь кусок тресковой печени и, капая маслом на газету, целиком уместил во рту.
Дамы тоже налегли. Я с нарастающей ненавистью наблюдал, как мой соперник из двух кусков хлеба, белого и черного, слепил бутерброд с сыром, рыбой и колбасой, как он рвал его хищными белыми зубами, облизывая влажные губы, и глотал, почти не жуя, со сладким еканьем. Пока девушки по-сестрински делили котлету, каскадер смел сосиски с тушеной капустой. Мне хотелось разбить о голову обжоры бутылку из-под имбирной. Зато Лета следила за его насыщением с каким-то чувственным наслаждением. Вика же, наоборот, по-моему, поглядывала на актера с раздражением.
– Ну, еще раз за победу! – Он разлил по стаканам «Фетяску».
– А что у вас за победа такая? – полюбопытствовал я.
– Господи, Жора, забыла рассказать! – всплеснула руками Лета. – Вообрази, утром звонит секретарша и срочно вызывает меня к Здобе. Думала, напоследок поиздевается и трудовую книжку в морду швырнет. Приезжаю. Вхожу в кабинет, а он выскочил из-за стола, бросился ко мне, как Незнамов к Кручининой: «Ах, Виолетта Андреевна, вы у нас такая талантливая! Хочу поставить «Дядю Ваню». Как вам роль Сони?» Я обалдела: «Спасибо, говорю, давно мечтала…» Выхожу, а в приемной Игорь уже сидит…
Калашников как раз заел последний кусок чавычи «трюфелем» и радостно подхватил:
– Сижу, никого не трогаю, прикидываю, с какой руки бить, а тут Летка из кабинета с этим упырем выходит. Он меня как увидел, аж затрясся: «Ах, Игорь Александрович, как вам у нас работается? Ах, мы в «Королеве» хотим оживить драку на кладбище. Знаю, вы великолепно фехтуете! Не откажите, голубчик!» Слушайте, люди, какая сколопендра его укусила?
– Говорят, к нему вчера какой-то мужик в штатском заезжал, – сообщила Вика. – А когда уехал, Здоба пузырек валокордина выхлебал.
– Не важно! – воскликнула Лета. – Главное: мы спасены! За справедливость!
– Виват, виват, виват!
Бутылка «Фетяски» опустела, а на столе не осталось ничего, кроме крошек, корок и скомканных фантиков. Каскадер, поколебавшись, взял консервную банку за отогнутую крышку и шумно выпил масло, оставшееся от печени, закусив черной коркой, затем он вытянул из букета клиновый лист, отломал черенок и стал ковырять им в зубах.
– Еще выпить есть? – спросила Вика.
– Нет.
– Не хочу показаться Карлсоном, который живет на крыше, но нам вроде бы пора… – задумчиво произнес Калашников.
– Проводишь? – просительно шепнула мне Лета.
Под заинтересованными взглядами телефонной очереди мы спустились в холл. Каскадер, почуяв публику, присел на корточки и часть пути проделал гусиным шагом. Гаврилову, шедшую со мной под руку, узнали, удивились и зашушукались. Ядвига Витольдовна подмигнула мне с уважением. Мы вышли в шуршащую осеннюю темноту. Лета приостановилась, давая подруге с каскадером уйти вперед.
– Жор, прости! – зашептала она. – Ты мне правда сначала понравился, но в Игоря я втрескалась как дура. Со мной никогда еще такого не было. Даже в ушах звенит. Не злись! Ты хороший и наплевать, что женат… Но теперь уже ничего не получится. Понимаешь?
– Понимаю.
– Хочешь, Неверова у тебя сегодня останется?
– Она вроде замуж собиралась?
– Проехали. С Додиком они расплевались. Окончательно.
– А что так?
– Задолбал своей ревностью, хоть паранджу надевай. Она вчера психанула – и теперь совсем одна. Понял? Попробуй! Ей все равно сегодня ехать некуда.
– Я же ее почти не знаю.
– Узнаешь.
– Глупость какая-то! – возмутился я, чувствуя постыдный трепет животного низа.
– Прекрати! Скажу, ты хочешь с ней погулять и показать Переделкино. Все будет нормально!
– Как твоя бабушка?
– Оклемалась. Завтра забираем домой.
– Машина не нужна?
– Нет, спасибо. Игорь уже договорился. Ну, сказать Неверовой?
– Даже не знаю…
Мы вышли на шоссе – и тут Вика взвизгнула:
– Ой, пописать забыла!
– Можно вернуться… – растерялся я.
– Жора потом тебя проводит, – добавила Лета.
– Что за проблема? – засмеялся каскадер. – Мы на природе! Я бы тоже отлил. Мальчики налево, девочки направо!
– Ой, не дотерплю! – захныкала Неверова.
Она присела так, что полы ее салопа легли на землю, и актриса стала похожа на тряпичную куклу, какой накрывают заварочный чайник. Все, даже Калашников, деликатно отвернулись. Озорница сделала свое дело, встала, поправилась, и мы как ни в чем не бывало пошли вниз, к Самаринским прудам. Я незаметно оглянулся: на темном асфальте дымилась лужица, посеребренная луной. Игорь на ходу «голосовал», но редкие в это время машины даже не притормаживали.
– Давай, Жора, давай! – шептала мне Лета. – Скажи, что покажешь ей дачу Пастернака. Она ждет.
– Не хочу! – огрызнулся я.
– Ты долго еще пробудешь в Переделкино?
– Побуду.
– Не грусти. Все будет хорошо…
Показались фары. Каскадер широкими шагами вышел на середину дороги, пал на колени и стал размахивать красным шарфом, как терпящий бедствие. Водитель «копейки» сначала пытался его объехать, но Игорь ловко преграждал ему путь. Мужик остановил машину и высочил с монтировкой, но буквально через минуту уже братался с Калашниковым.
– Карета подана. Дамы, прошу! – Актер картинно распахнул дверцы.
– Жор, поедем с нами! – вдруг попросила Вика.