— Но вы так и не ответили на мой вопрос.
— Скрытность постоянно подвергалась оценкам. Все зависело от многих переменных. От того, насколько продвигается борьба с Veridi. От уровня решимости имперских сил и командования. От имеющихся в нашем распоряжении средств. — Все это было правдой, но не полной. Отступление в мир холодных оценок тоже было попыткой отвернуться от необходимости признать истинное положение дел. — Скажите, лорд-командующий, каков будет эффект от распространения этого знания?
Курланд скривился:
— Анархия.
Кубик раскрыл правую ладонь, расправляя длинные пальцы и показывая тем самым, как распространяются беспорядки.
— Столь значимое место стало обиталищем ксеносов-захватчиков. Народ едва ли воспримет эту весть спокойно. И, конечно, нельзя рассчитывать, что информация останется в распоряжении лишь Верховных лордов.
— Верно.
— Не верю, что Совет отреагирует положительно.
— Вы правы. Но наступает момент, когда секретность бессмысленна. Нужно посмотреть в глаза правде. — Курланд показал на окно, за которым светилась орочья луна. Свет падения Терры разлился по крышам и шпилям Императорского Дворца, лучи цвета выбеленной кости и полного поражения. — В конце концов, правда настигнет нас. Беспощадно.
Лицо космодесантника исказили ужас и ненависть.
Холодный интерес Кубика по отношению к базе был сокрушен. Она может погубить нас всех, подумал он. Veridi могут погубить все.
Кубик снова наклонил голову:
— Значит, у вас есть решимость поступить так, как диктует эта информация?
— Да.
— А средства?
— Пока нет.
Курланд размышлял о средствах. Он думал о пути, по которому придется пойти. Эти мысли причиняли боль — они напоминали о том, что он потерял, о бремени, которое взвалил на себя, и о своей собственной непригодности и самонадеянности. Встать во главе всех орденов-наследников Седьмого легиона уже было проявлением тщеславия, а путь, на который он собирался вступить, — тем же, но в самой крайней форме.
Однако выбора у него не было.
После ухода Кубика он надолго задержался в Церебриуме, обдумывая следующие шаги. Когда накатывали сомнения, он смотрел на орочью луну и на пустой круглый стол посреди комнаты: противник и отсутствующее командование. Он все еще был там, когда по воксу сообщили, что вернулся «Альказар достопамятный» и встал на якорь над Террой.
Курланд отправился в космопорт за стеной Дневного Света. По его приказу космопорт более не служил церемониальным целям. Сохранять его для высших чинов было бессмысленно — теперь, когда по его рокритовым взлетно-посадочным полосам уже прогулялись орки. Курланд был куда больше заинтересован в том, чтобы сэкономить время: офицеры могли добраться до него кратчайшим путем.
«Громовой ястреб» под названием «Копье чести» приземлился под рев двигателей. Тейн толкнул дверцу бокового люка и выпрыгнул наружу. По возвращении с Марса он основательно занялся своим доспехом, и теперь тот снова сиял чистотой в свете прожекторов космопорта. Впрочем, времени на устранение всех неисправностей не хватило, и вмятины и царапины, полученные в бою при горе Павлина, остались. Курланд заметил следы огня и подумал: мы сделали это друг с другом, Империум бился сам с собой — смеялись ли над нами орки? Вполне возможно.
— Магистр ордена Курланд, — сказал Максимус, приближаясь. Он отсалютовал знамением аквилы, громко ударив ладонями о кирасу.
— Рад видеть тебя, магистр ордена Тейн.
— Я сомневался, увидимся ли мы вообще.
— Понимаю.
Они направились к стене Дневного Света.
Тейн сказал:
— Жаль, что в результате этого задания нам досталась такая ужасная информация.
— Но с ней можно работать — в общем, мы в любом случае продвинулись вперед.
— А «Перехватчик» и корабли сопровождения так и не нашли?
— Как и сведения, которыми они располагают.
Черные Храмовники узнали кое-что, что можно было использовать против орков, но Курланду пришлось смириться с вероятностью того, что знание утрачено — в бою или в варпе.
Тейн кивнул:
— Должен сказать вам еще кое-что.
— Да?
— Я промедлил.
— Когда?
— Прямо перед тем, как было объявлено перемирие. Я собирался дать приказ о полной орбитальной бомбардировке, но помедлил.
— Я рад этому.
Курланд говорил от души. Было важно, чтобы Максимус поверил ему.
Но Тейна это не убедило.
— Положение спасла случайность. Ситуация на поле боя требовала немедленного действия, а я не стал действовать.
— И если бы на Марсе уже нечего было спасать, да еще и разгорелась бы война с Механикус, — ты почувствовал бы удовлетворение от выполненного долга?
— Разумеется, нет. Но важен сам принцип.
Они вошли под обширную колоннаду, мрамор загудел под тяжелыми шагами. Над ними на сотни метров тянулись бесчисленные ряды галерей. Стражи в форме Черных Люциферов вставали навытяжку, когда Астартес проходили мимо них.
— Нельзя, чтобы победу сынам Дорна приносило везение, — продолжал Тейн.
— Может быть. Но то, что я жив, — тоже случайность. Это вполне могло произойти с одним из моих братьев. Или ни с кем из нас. Твое промедление послужило нам во благо. На поле боя бездумное наступление — не лучшая стратегия, мы с тобой оба это знаем. Иногда необходимо прислушиваться к инстинктам. Война требует от нас адаптации и импровизации. Так понимаю, ты сомневаешься в своем праве быть магистром ордена?
Тейн смотрел вперед словно невидящими глазами:
— Возможно.
— Я считаю полное отсутствие подобных сомнений обыкновенным тщеславием.
Губы Тейна изогнулись в мрачной улыбке.
— Верховный маршал Боэмунд не согласился бы с тобой.
— Не исключено. В любом случае, однако, ты принял верное решение и избежал более страшной катастрофы. Не отвергай свои победы, брат. Они нужны нам.
Тейн кивнул. Курланд не был уверен, что убедил его, но пока что был готов закрыть тему.
— Но что мы будем делать с тем, что узнали?
— Отправимся на Улланор.
Тейн резко втянул воздух.
«Он, должно быть, знал, что я скажу», — подумал Курланд. Точно так же, как он сам знал, что ответит на вопрос, который с неизбежностью должен был задать Тейн. Впрочем, произнеся то самое предложение, озвучив мысль, он и осознал размах того, о чем размышлял.
«Отправимся на Улланор».
Вообще говоря, о таком и помыслить невозможно. Стало быть, Курланду предстояло ответить на немыслимую реальность столь же немыслимым действием.