Одиссей, сын Лаэрта. Человек Номоса - читать онлайн книгу. Автор: Генри Лайон Олди cтр.№ 60

Это ведь очень просто.

Да, я любил многих женщин. И до, и после. Любил искренне, не умея иначе. Шептал: «Я люблю вас!», не кривя душой. Лишь тебе, моя случайная судьба, я никогда не говорил вслух: «Я люблю тебя!»

Мне было стыдно.

Как стыдно объясняться в любви самому себе.

— …проиграли. Жалко!

— Ерунда! В другой раз выиграют.

Отпускать девушку не хотелось. Да и она не предпринимала попыток слезть. «Вот так и увезу ее на Итаку. На плече!» — мелькнула шальная мысль. -

— А ты, гляжу, парень не промах! — осклабился давешний бородач, поправив съехавший набекрень золотой обруч. — Помощь не нужна, лисенок? Девки любят, когда во все ворота…

Одиссей молча опустил рыженькую на землю. После слов бородача хотелось пойти умыться.

— Передумал? Ну, тогда гуляй! Подержался, и будет с тебя. Эй, зорька, хочешь сына от настоящего мужчины?! На что тебе сопливый недомерок, когда рядом есть Фила-милед, басилей шумного Лесбоса?!

Бородатый Филамилед покосился на Одиссея и с неожиданным проворством ухватил девушку за талию, привлекая к себе.

— Пошли! Любая рабыня почтет за счастье…

— Я не рабыня! — Девушка рванулась прочь. — Я дочь Икария! я — племянница Тиндарея Спартанского!

— Ишь ты! Всегда мечтал породниться со Спартой!

— Почтенные люди для этого засылают сватов, — Одиссей почувствовал: глаза его нехорошо щурятся. Будто на мишень смотрел. Ладонь же, как бы между прочим, легла на запястье наглого лесбосца. — Подарки дарят, если не скряги. По крайней мере, на Итаке, где правит мой отец, заведено так. Может быть, на твоем многошумном Лесбосе другие, более достойные обычаи? Может быть, там с твоей сестрой способен развлечься. любой золотарь? Или лесбиянки предпочитают вам друг дружку?!

Нянюшкина наука змеей вползла в пальцы. Свила кольца; ужалила. Охнув, Филамилед невольно выпустил девушку, которая мигом поспешила укрыться за спиной Одиссея.

— Это кто золотарь? Я тебя спрашиваю, рыжий недоносок! Я, лесбосский владыка — золотарь?!

— Я имен не называл, — пожал плечами Одиссей. — Но если ты сам так считаешь..

Толпа любит подобные шутки. Вон, смеются. Гаденько, со значением.

— Дерзишь старшим? считаешь себя мужчиной? Одиссей вдруг ощутил: стремительно, с оглушительной скоростью удара молнии, на него навалилась скука Скучно… холодно… нет злости, раздражения, волнения тоже нет.

Черная бронза вместо рассудка. Пустота взамен сердца.

— Считаю. Со дня пострижения, с четырнадцати лет. Хочешь, тебя постригу? Или сам пойдешь, куда Макар тельцов не гонял [53] ?!

В ушах нарастал знакомый треск. Шум толпы, слова оскорбленного лесбосца с трудом пробивались сквозь тайную броню; Одиссей мельком припомнил, что видит Филамиледа не впервые — забияка давно отирался вокруг.

Искал повод для ссоры?

— Лови, лисенок!

Удар был не боевой — обидный. Тело ответило само, уклоняясь. Тяжелый кулак лишь слегка мазнул по уху. Обжег.

— Эй, бросьте!

— Разнимите их!

В спорщиков вцепилось сразу несколько пар рук треск в ушах ослабел.

— В круг их, в круг!

— Состязание!

— Состязание!

— Ну как, лисенок? — осведомился Филамилед едва ли не с дружелюбием. Он походил на человека, достигшего цели, и в глазах лесбосца наигранная злость сменилась удовлетворением. — Выйдешь против меня?

Скучно.

Трещит Мироздание.

Судьба сильнее всех. Живи долго, мальчик…

— На чем состязаться будем? Может, из луков?

Хохот в ответ:

— Да ты смельчак, лисенок! В безответную мишень стрелы кидать — это для сопляков! Нет уж, давай по-мужски…

— Панкратион! Панкратион [54] ! — в восторге завопили зеваки.

Скучно.

Холодно.

Дядя Алким говорил; на Истмиадах, Немейских играх и в Олимпии во время борьбы или кулачного боя слишком часто нарушались правила. Так родился панкратион — узаконенное дитя нарушений. Это значит: по-мужски. Задача атлофета-надзирателя лишь в одном: постараться не допустить серьезного увечья или смертельного исхода.

Если,конечно,успеет.

— …не надо, — маленькая ладонь потянулась из-за спины. Робко тронула плечо. — Не надо. Пожалуйста.

Слезы дрожали в голосе рыженькой.

— Надо, — покачал головой Одиссей.

И треск скорлупы стал звоном металла.

ЛАКОНСКАЯ ДОЛИНА,

ЗАПАДНЫЙ БЕРЕГ РЕКИ ЭВРОТ;

Спарта, плошадь Диоскуров

(Монодия)

…оболочка затвердевает, превращаясь в бронзу, она.покрыта окалиной, и тяжкие хлопья падают под ноги: нам, зрителям, Идоменею-критянину, вызвавшемуся быть атлофетом — у него серьга в ухе, у него ладони правильные, морские, пастушьи, у него осиная талия и вместо походки танец шершня, это хорошо, наверное, это хорошо, если что, такой растащит, а дядя Алким шутит: после пяти лет участия в состязаниях панкратиаст не может претендовать на наследство, ибо даже ближайшие родственники перестают его узнавать!.. я боюсь? да, я боюсь, холодно и равнодушно, одетый лишь в скуку и бронзовый гул Номоса, мы оба голые, совершенно голые, я и Филамилед, так положено, мы оба голые, новорожденные младенцы, только я в бронзе, а он? в чем он?! не разобрать, и вдалеке, будучи одновременно снаружи и внутри, кричит рыженькая, это из-за меня, кричит она, это из-за меня, разнимите их, они убьют друг друга, и толпа ахает в предвкушении: они убьют друг друга? нет, быть не может! или все-таки может? а рыженькая задыхается, всхлипывая: из-за меня… она не понимает, что это не из-за меня, а из-за меня, что бронза гудит властно и оглушающе, и пьяные даймоны пляшут в висках, но она поймет, обязательно поймет…

— Начинайте!

…молоты бьют в гонг, без устали и передышки, безумие захлестывает душу, ледяное, скучное безумие, рассудок взмывает над головой лунным диском, кругом овечьего сыра, вспорхнувшего в небеса, позволяя главное: не мешать телу жить, быть, видеть, чувствовать и делать, мне скучно и зябко, пока содрогания Номоса плетут кружева, сливаясь в единую громовую пляску, а слова куда-то делись, улетели на луну, все слова, какие есть под медным, гудящим небом, или нет, не все, вон, остались, звонкие, опасные, похожие друг на друга, как похожи копейщики в строю: ударил, отошел, схватил, вырвался, толкнул, вскрикнул, упал, покатился… самые лучшие в мире слова ничего не значат, сила ничего не значит, боль, ярость, страх и умение стоят дешевле отбросов на скотном дворе — ценность имеет лишь гул бронзы вокруг меня, а покой там, где бронза молчит, там, где тишина, покой, безопасность, живи долго, мальчик, бормочет тишина сорванным голосом, я хочу покоя, я хочу тишины, я делаю тишину каждым мигом своей жизни, скрученной сейчас в тугую нить, каждым словом, оставшимся от мерзавки-речи, каждым копейщиком в строю моего нелепого бытия: ударил — в тишину, отошел — в тишину, схватил тишину, вырвался из грома, толкнул — в тишину, вскрикнул от вопля бронзовой скорлупы, на миг окунувшись в раскаленный песок боли, упал — в тишину, покатился по тишине, мягкой, бархатной… туда, где мне будет дозволено творить из боевого грохота — беззвучие!.. воск мнется в пальцах, проливаясь наземь, и локоть обрушивается — в тишину…