– Ничего.
Она искала нужные слова. И не нашла.
– Ты пропустил автобус.
– Неважно.
– Важно. Для школы.
– У меня отличные оценки. Всем все равно, есть я там или нет.
– Ты ходишь к школьному консультанту?
Джонни посмотрел на нее холодным, непрощающим взглядом.
– Нет. Уже полгода.
– О…
Джонни снова повернулся к дороге. Он чувствовал, что мать наблюдает за ним. Когда-то она была в курсе всего. Они разговаривали.
– Он не вернется, – с надрывом сказала мать.
– Что?
– Ты постоянно смотришь на дорогу. Как будто надеешься увидеть, как он появится на холме.
Джонни открыл рот, но она опередила его.
– Он не вернется.
– Ты этого не знаешь.
– Я только пытаюсь…
– Ты этого не знаешь!
Джонни не помнил, когда успел встать. Второй раз за утро он стоял, сжав кулаки, и что-то горячее билось в стенки груди. Мать отклонилась назад, но не убрала руки с колен. Свет в ее глазах погас, и Джонни уже знал, что будет дальше. Она протянула было руку, но уронила ее, так и не коснувшись сына.
– Он бросил нас, Джонни. Ты не виноват.
Мать начала подниматься. Ее губы смягчились, на лице проступило выражение мучительного понимания, то выражение, с которым взрослые смотрят на несмышленых детей, которые не представляют, как устроен мир. Но Джонни представлял. А еще он знал это ее выражение и терпеть его не мог.
– Ты не должна была говорить то, что сказала.
– Джонни…
– Он не виноват, что ее забрали. Ты не должна была так ему говорить.
Она шагнула к нему, но Джонни сделал вид, что не заметил.
– Он ушел из-за тебя.
Мать замерла на полушаге, и теперь в ее голосе зазвенел лед.
– Он виноват. Он, и никто больше. Теперь ее нет, и у меня не осталось ничего.
Дрожь началась в ногах, но через несколько секунд разбежалась по телу. Они спорили не впервые, и каждый раз внутри у него все разрывалось.
Мать выпрямилась и отвернулась.
– Ты всегда принимаешь его сторону.
Она вернулась в дом. Укрылась от мира и своего последнего оставшегося в нем ребенка.
Джонни посмотрел на дверь с облезшей краской, потом на свои руки. Они дрожали. Он с усилием сглотнул и снова сел. Ветер гнал пыль по дороге.
Джонни подумал о словах матери. Посмотрел на далекий холм. Ничего особенного. Неровно обрезанный край леса, пятнышки домиков, грунтовые дорожки, нити телефонных проводов, провисшие между столбами и кажущиеся черными на фоне чистого, новенького неба. Джонни смотрел на холм, пока не заныла шея, а потом поднялся и вернулся в дом – проверить, как там мать.
Глава 2
Пузырек с викодином стоял на полочке в ванной, дверь в комнату матери была закрыта. Джонни осторожно приоткрыл ее и, присмотревшись, увидел, что мать лежит под простыней и, похоже, спит. Под хриплым дыханием покоилась глубокая, ничем не нарушаемая тишина. Он притворил дверь и вернулся в свою комнату.
Старая кожа лежащего под кроватью чемодана местами потрескалась и потемнела вокруг петель, один ремень давно оторвался, но Джонни не выбрасывал чемодан, потому что когда-то он принадлежал его прапрадеду. Факт этот подтверждала стершаяся монограмма, разглядеть которую можно было под наклоном. «Дж. П. М.» – Джон Пендлтон Мерримон; предок носил то же имя, что и Джонни.
Он вытащил чемодан, положил его на кровать и расстегнул последнюю пряжку. Неуклюже вскинутая крышка прильнула к стене. Ее внутреннюю сторону украшал коллаж из дюжины фотографий. На большинстве была его сестра, но на двух они стояли вместе, как двойняшки, деля одну на двоих улыбку. Джонни коротко коснулся одного из снимков и прошел взглядом по другим, с его отцом. Спенсер Мерримон был крупным мужчиной с большими, квадратными зубами и беззаботной улыбкой, строителем с грубыми, сильными руками, спокойной уверенностью в себе и той внутренней моральной твердостью, что всегда отзывалась у Джонни сыновней гордостью. Отец многому научил Джонни: водить машину, высоко держать голову и принимать верные решения. Отец показал ему, как устроен мир, научил, чему и во что верить: семья, Бог, сообщество. Отцу Джонни был обязан своим пониманием того, что значит быть мужчиной.
Так было до самого конца, когда отец ушел из дома.
И теперь все, чему Джонни научился и во что твердо верил, оказалось под вопросом. Богу не было никакого дела до тех, кому больно. До тех, кто мал. В мире не было ни справедливости, ни воздаяния, ни сообщества; соседи не протягивали руку помощи соседям, и кроткие не наследовали землю. Все это оказалось чушью. Церковь, копы, его мать – никто из них не мог исправить зло, никто из них не обладал такой силой. Вот уже год Джонни жил с новой, жестокой истиной, состоявшей в том, что он предоставлен сам себе. Но так оно и было. То, что считалось незыблемым и твердым вчера, сегодня рассыпалось в песок; сила оказалась иллюзией; вера не значила ровным счетом ничего. И что? А то, что прежний, яркий, солнечный мир погрузился в холодный, влажный туман. Такой была теперь жизнь, новый порядок. Кроме себя, верить было не во что, и теперь Джонни шел своим путем, не оглядывался и сам принимал решения.
Фотографии отца… Вот он за рулем пикапа, в солнцезащитных очках, улыбающийся. А вот стоит на гребне крыши со сползшим на одну сторону поясом для инструментов. Отец выглядел сильным: подбородок, плечи, густые баки. Намек на те же черты Джонни искал и в себе, но он был слишком хрупким, мелким, слишком светлокожим. Он не выглядел сильным, но так только казалось.
На самом деле Джонни был сильным.
Так и сказал себе: буду сильным.
С остальным было труднее, поэтому он и не пробовал, не желал слушать тихий детский голосок, звучавший из какого-то дальнего уголка сознания. Стиснул зубы, еще раз дотронулся до фотографии и закрыл глаза, а когда снова открыл, мимолетное чувство уже ушло.
Он не был одинок.
В чемодане хранились все те вещи, по которым Алисса скучала бы больше всего, вещи, которые хотела бы увидеть, вернувшись домой. Джонни начал перебирать их одну за другой: ее нечитаный дневник; две мягкие игрушки, сохранившиеся с незапамятных времен; три фотоальбома; школьные ежегодники; любимые компакт-диски; коробочка с записками, которые она получила в школе и хранила как сокровище.
Не раз и не два мать спрашивала, что такое он держит в чемодане, но Джонни хватало ума не говорить. Мало ли что случится, если она вдруг перепутает таблетки. Вполне может выбросить все или сложит во дворе и подожжет, а сама будет стоять, будто зомби, или кричать, как тяжелы воспоминания… Такая судьба уже постигла другие фотографии отца и всякие дорогие сердцу Алиссы мелочи, заполнявшие когда-то комнату сестры. Они либо растворились в ночи, либо были поглощены клокочущим ураганом, носившим имя ее матери.