Поход - читать онлайн книгу. Автор: Михаил Тарковский cтр.№ 46

– Какой после обеда!!! Она погибнет же!

– Той-той-той, – снова затянул Лосяра отсутствующе и совсем приблизившись к осине.

– Кстати, у тебя рога отличные, – уже от безысходности бросил закидушку Федя.

Лось самодовольно хмыкнул. Мол, ясно-понятно. А Федя спросил честнейше:

– А ты пробовал ими жердушки отрывать?

– Жердушки? – вдруг неожиданно быстро сказал Сохатый и впервые взглянул на Федю.

– Жердушки. Там же капкан на жердушке, его же на пол надо спустить.

Лосяра застыл.

– Надо попробовать, ты же не пробовал. Там, кстати, осины вкусней.

Вдруг Сохатый очень медленно зашевелился и, постепенно наращивая скорость шевеления и перестановки своих ходулин, побрёл в сторону Лапки.

Когда пришли, Лапка сидела комочком, онемев от отчаяния. Первый Трёхпал подлетел к Феде и сказал:

– Мы тут скумекали: ведь ещё и жердушку отдирать надо.

«Вот дятел и есть дятел», – подумал Федя.

– Давай, работаем! Лося, смотри Лапку не прищеми. А то знаем тебя… Щас, Лап.

А про себя подумал: «Орясина осиновая».

Дятлы снова подлетели:

– Интересно, возьмёт с первого раза? – вякнул Первый.

– Бесполезно, – сказал Желна. – А если и возьмёт, то гвоздь останется…

– А те чо гвоздь? – бросил Второй.

Сохатый замедленно перетёк к жердушке, некоторое время подлаживался рогом, искал угол, упор и потом как-то неожиданно и быстро рванул так, что она мгновенно отлетела – только гвоздь скрипнул отрывисто и заскорузло-морозно.

– О, нормально! – обрадовался Лось и мотнул головой. – Ещё скрипит ково-то!

– Ну всё! Вставай сюда! – крикнул Федя, но Лось уже говорил:

– Теперь крышу, обожди.

Над жердушкой была прибита на тонкий гвоздь рогулька. На ней лежала берёстина, завившаяся и обхватившая с двух сторон отростки рогульки. Крыша защищала капкан от снега.

– Да какую крышу? – вкричал Федя.

– Не-е-е, – говорил мечтательно Лось, – хороший инструмент – это полдела, мастерство, конечно, тоже… Ну. Какая рогулька крепче? – отрывисто сказал Лось (намекая на свои рога) и, оглядев присутствующих, сломал пополам рогульку. Одна половинка, одинарная, осталась на гвозде.

Дятлы прыснули со смеху. Лось стал её отковыривать. Соболюшка сидела комочком, засыпая и клонясь набок. Лось отколупал остаток рогульки и сказал:

– Не, ребят, не знаю, как вы без рог живёте… – и вдруг бодро спросил: – Следующая далёко? – и сделал движение по путику.

– Той-той-той! – закричал Федя. – Какая следующая?! Сюда иди!

Еле уговорили, можно сказать – подвели, установили, будто это была сложнейшая конструкция, буровая какая-то…

– Так, а ты тут откуда? – вдруг заметил он Лапку. – Не знал, что они в сборе идут…

– Дэвэй, дэвэй! – раздражённо частил Федя. – Вставай сюда!

Лось наконец встал куда надо, но его морда оказалась напротив небольшой рябинки, и он принялся её заламывать зубами:

– Конечно, не осина, но смотри, как надо…

– Убийство! Можешь сюда наступить?

– А?

Требовалось стать задним правым копытом на пружину. Сохатый вроде и понимал, но то соскальзывал копытом с пружины, то наступал на неё не по центру и с такой нелепой силой, что капкан выворачивался, падал набок, бедную соболюшку буквально как плеть бросало о снег, и она вскрикивала.

– Ты его подстучи сзади по ноге. У копыта! – крикнул Федя Второму Дятлу. – Там щи́котное место. Осторожно. Смотри, дёрнет – убьёт её. Так. Давай! Ещё. Ещё!

– Ты не забудь соли пару мешков, – вдруг вывез Лосяра.

– Будет соль! Всё будет! Дятя, смотри, чтоб он Лапку не стоптал! Теперь подними ногу! Да не эту!!! Наказанье! Да! Ставь! Да. Так, сначала нашарь, нащупай! Да не дави! Нащупай! (Тюкни его!) Во! Всё! – крикнул Федя. – Дома! Теперь весом! Весом! Есть – на морде шерсть!

Лапку Федя отправил в своё гнездо, туда же унёс запас привады. Лапка ничего не говорила, только прижималась головой к его плечу и плакала.

– Живи у меня, кором есть, – сказал Федя.

– Нет, нет! – твердила Соболюшка. – На что я тебе такая! Вот лапку залечу – вернусь! У меня лёжка у Нюрингде.

На следующий день Лапка убежала, и как-то сразу отдалилось, ушло поле обаяния. Всё-таки гон у соболя позже, да и поважней дела были. Лапка ушла, но тоска и беспокойство остались, хотя не мыслями, а ощущением проникали в головёнку, в которой всегда одна мысль лежала. Давила, как каменная плита. Видимо, звериное настолько усилилось, что человечье под гнётом засочилось, зашевелилось, как бывает, когда совсем выживают, а места в обрез и за каждый кубик бой. И вопрос, или совсем уйти, или отстоять пространство. Трудное дело.

Федя заметил, что чем больше чистит капканы, тем сильнее входит во вкус. Иногда, конечно, он и перехватывал мышку для разнообразия и сугрева, но больше пасся на путиках – нравилась лёгкость, да и азарт в работе с дармовщинкой пришёл. Принаглел соболёк. Прижирел. Ещё и сенаставкам наказал:

– Вы мне, эта, сена притащите в дупло. Хвоща помягче. Ясно излагаю?

– Ясно.

– Ну вот. Работайте.

В тайге вовсю обсуждалось происходящее. Кедровки, кукши, белки, летяги, не говоря о мышах, – все подкармливались привадкой, а тут, видя такое дело, забеспокоились. «От ить полобрюхий! Он чем больше путики чистит, тем больше ись хочет. Затравился. Этак он всю приваду прикончит», – переживали они за приваду, будто она ихняя.

А соседние мыши нарочито громко заговорили:

– А интересно, он сразу побежит посмотреть, что там у него дома творится? Или ещё жиру доберёт? Нда… Говорят, жена-то его… того… хе-хе…

Только ворон пролетая, сказал:

– Дурью не майтесь. Так он при деле и вас не трогает. А приваду кончит – за вас возьмётся. Маленько дальше носа глядите!

Федя всё слышал и вздрогнул… Его как лесиной огрело. Шарахнуло. И стало будто размораживать, забирать открытием: оказывается, с самого момента пробуждения в дупле ему больше всего на свете хотелось поглядеть, что творится дома. Словно раньше его и близких только тайга разделяла, а теперь – что-то гораздо большее, огромное, сильное и неизбываемое – целая стена вставшая. Желание будто специально таилось, чтобы теперь с головой и брюхом забрать. Даже представить себя без него было дико. Хотя он и не представлял, а только чуял.

Желание это состояло из двух желаний: из тоски по близким, обострившейся после пробуждения в дупле, и ещё очень важного ощущения. При всем своём упрощённом устройстве, соболиной мироподаче не отпускало одно чувство: что где-то там, в избушках, существует настоящий Фёдор. И желание взглянуть одним глазком на дом было именно с этим и связано: мол, все-то знают, что Фёдор-охотник в тайге, а он-то, Федя-соболёк, и подглядит. Обманет расстояние. Но это одно. А вот тоска по близким была сильней и безотчётней и нарастала из подспудного, из той области, как птицы румбы чуют и рыба на нерест идёт в единственную реку. Словно то глубинное, чему он не давал ходу, само за него решало.