Дом малых теней - читать онлайн книгу. Автор: Адам Нэвилл cтр.№ 27

Ее чуть не пробило на смех. Дети-марионетки. Ну-ну.

— Пойдемте же к ним, — прошептала Эдит. Кэтрин закатила инвалидное кресло в комнату, приметив, что на каждой кровати — маленькая головка на подушечке. Хорошо хоть, что не лицом к двери.

— Так, остановитесь здесь. Достаточно. — Эдит подняла руку в перчатке.

Да мы ведь сюда заехали дай Бог на один полный оборот колес, хотела сказать Кэтрин, но выполнила просьбу старухи молча. Ей в общем-то не нужны были эти указания, чтобы остановиться — марионетки никогда ей не нравились. Их дерганные движения приводили ее в детстве в страх. Ей казалось, что шаткие-валкие деревянные ножки вот-вот переступят или экран, или авансцену, и шагнут к ней, в зал, в настоящий мир.

Однажды в доме бабули, увидев по телевизору куклу-чревовещателя, она забилась за диван. Движение тонких конечностей какого-то мохнатого зверя на ниточках, увиденное во младенчестве в давно забытой детской телепередаче, навсегда врезалось в ее воображение как нечто запредельно жуткое.

Да и порой во время работы ей становилось не по себе, когда приходилось иметь дело с большой человекообразной старинной куклой. Зачастую она недоумевала, как же так вышло, что ее настороженность по отношению к этим искусственным человечкам ужилась с теми нуждами, что накладывала на нее профессия. Не раз и не два она задавалась вопросом, не тянул ли ее к тому, чего она в детстве так боялась, некий внутренний магнетизм, ужасный и неосязаемый.

Ее тревога на пороге детской переросла в подозрение, что она здесь, в Красном Доме, вовсе не для того, чтобы произвести оценку, а чтобы погрузиться в мир бреда, больной выдумки и старческого слабоумия. Она была здесь гостьей, и ее предназначение покамест оставалось туманным. Она оказалась во власти безумной старухи, которая может обозлиться на нее и выгнать взашей, лишив шанса, что дастся раз в жизни. Потому что никогда в целом мире второго такого не будет.

Эдит коснулась руки Кэтрин. Кончики пальцев старухи были жесткими, словно под белыми, а гласными перчатками скрывались наперстки.

— Не прикасайтесь к ним. Они этого не жалуют.

Кэтрин с радостью подчинилась, испытав облегчение оттого, что в этом тусклом свете может видеть лишь головы кукол. Судя по рельефным очертаниям маленьких тел под чистым постельным бельем, размером они были с маленьких детей — с поправкой на несоразмерно большие головы. Не слишком привлекательные пропорции. Она рассчитывала, что хрупкие фигурки марионеток, мастерски наряженных матерью Эдит вплоть до мельчайших деталей костюмов, будут висеть на пучках еле заметных нитей — но вот чтоб такое…

Из-за того, что большинство головок были прикрыты или полуприкрыты простынями и повернуты лицами к окну с закрытыми ставнями в дальнем конце комнаты, создавалось невольное впечатление, будто куклы подражают шалунам, притворяющимся спящими и тихо хихикающими в подушки. А еще комната напоминала морг, переполненный детскими трупиками, чьи лица были не очень тщательно прикрыты простынями.

Марионетка на ближайшей к ней кровати, насколько Кэтрин могла разглядеть по видимым из-под одеяла чертам, напоминала скорее животное, нежели человека. Затрепанная голова с густыми усами и открытым черным ртом, откуда торчали зубы цвета слоновой кости, смахивала на заячью.

Рядом с «зайцем» лежало существо в чепчике, похожее не то на видавшую виды лису, не то на поношенного барсука. Она с омерзением осознала, что марионетки, скорей всего, представляют собой еще одну разновидность мэйсоновской таксидермии и пошиты на основе останков животных.

Но более всего напрягала мысль, что Мэйсон соорудил для них кроватки и выделил отдельную комнату.

— Марионетки издревле играют роль посредников. Вы же знали, дорогуша? — выдала Эдит очередную порцию бреда, и Кэтрин очень захотелось, чтобы старуха умолкла. — Дядя говорил мне, что изначально они были сотворены народами древности как воплощения богов и духов… Может быть, даже ангелов, носителей сакрального знания. Кукловод передавал миру их волю. Он был священником, шаманом, мудрецом. Его труппа — это вестники иного мира. Вот почему всякий раз, когда на сцене вспыхивает свет и появляются они, в театре возникает особое напряжение. Мы не хотим признавать этого. Мы трепещем втайне. Ни одно из исполнительских искусств не сравнится с этой драмой. Согласны, дорогая моя?

Эдит повернула тощую голову, глаза ее излучали восторг, особенно неприятный для Кэтрин здесь, рядом с кроватками.

— Чем объяснить сокрытую в них жизнь? Вот каким вопросом вы бы задались, увидев представление дядиной труппы. Кто же режиссер? Кто ведет актеров? В итоге ни мой бедный дядя, ни мать так и не нашли ответа.

Ясен пень, что не нашли, подумала Кэтрин, да и тебе не дано.

— Можете смеяться над словами старухи, но все ваше неверие есть неверие слепого, бесчувственного мира, утратившего связь с незримым, неспособного принять волшебство и таинство. Большая часть этого дара была утрачена еще до дядиных времен. Но он обрел его, обрел заново в мире, настроенном на уничтожение этой невинности, этого чуда. Обрел, оживил и сохранил. Он сделал неведомое ведомым, незримое — зримым. Нет искусства более высокого! И вы должны вновь научиться детской доверчивости и открытости ребенка, или все это скроется от вас навсегда.

Взгляд Кэтрин метался от затылка грубо вытесанной головы, милосердно скрытой вздыбившейся подушкой, к чему-то, похожему на лохматый черный парик, распластавшийся по наволочке, словно паук-птицеед.

В дальнем от Кэтрин углу она увидела нечто, напоминавшее морду собачьего чучела, а рядом — и от этого у нее живот свело — голубенький, чуть запачканный оборчатый чепчик, из-под которого выбивались роскошные каштановые кудри. Казалось, что под клетчатым пледом спит живая девочка. И было в ней что-то до жути знакомое.

В том немногом, что она увидела, не было никакой невинности и никакого волшебства. Эта марионеточная труппа служила зримым проявлением безумия ее создателя — безумия, порожденного войной, утратами, жизнью в изоляции.

У подножия каждой кровати стояла пара крошечных башмачков или тапочек. Под закрытыми алыми шторами располагался большой кожаный сундук с рядами заклепок на гранях и стыках. Кэтрин не сомневалась, что перед ней тот самый сундук, который она видела в гостевом доме в Грин-Уиллоу. Если бы свет был лучше, при ближайшем рассмотрении она определенно увидела бы под железным замком нанесенные по трафарету инициалы М. Г. М.

— Позвольте их вам представить.

Ой, вот только вот этого не надо…

— Итак, вот это — Сумасбродка Молли-Крошка. Рядом с ней Увалень Джон. Вон там — Гнида, Рифмоплет, Плут Пиликала и Несносный Трепач. В дядиных спектаклях эта четверка всегда играла злодеев. По другую сторону — Клуша Гризель, Честная Искусительница и Прелестная Розамунда. А под дальним окном — Профессор Никто. Когда-то их было двенадцать, но бедняжки Джек Пудинг и Попелотта Пьянь давным-давно потерялись, да так и не нашлись. — Эдит понизила голос до чуть слышного шепота. — Для такой сплоченной труппы то была страшная трагедия. Мне не следовало бы даже произносить здесь их имена. Остальным это не понравится. Что ж, не будем больше тревожить их покой.