Когда она открыла глаза, то увидела спины детей, стоящих рядом с ней, их мятые синие пиджачки и клетчатые платья. Все они — даже те, кто стояли дальше, смотрели перед собой, не шелохнувшись, словно сама директриса только что вошла на площадку. Кэтрин вдруг увидела, что у многих детей пошла кровь из носа, но они не замечали этого.
Вдали, возле окон учительской, единственная среди общего остолбенения двигалась мисс Кван. Но шла она так странно, Кэтрин не могла понять, почему никто из детей даже не взглянет на учительницу, когда она дергает головой вверх-вниз, хватает воздух, как рыба, и выдирает заколки из волос костлявыми пальцами. Железный колокольчик, возвещающий конец обеденного перерыва, прерывисто бренчал в ее дерганой руке.
Вдруг Кэтрин услышала музыку. Это, без сомнения, были «Зеленые рукава»
[9]. Звуки доносились из фургончика с мороженым, ржавый динамик приглушал мелодию, делая ее более низкой. Вместе с музыкой, едва касаясь детских ног, закружилась палая листва.
Никто из детей не обратил внимания ни на неблагозвучную мелодию, ни на этот фургончик, который припарковался прямо за главными воротами. Кэтрин поднялась с грязного асфальта и осмотрелась. За забором уже не было ни мальчика, ни фургона — как будто она все пропустила. Но, присмотревшись, она увидела, что ребенок теперь стоит прямо здесь, на площадке, на отчерченном мелом поле для игры в классики.
Теперь все дети уставились на оборванца. Он стоял слишком близко к ним, слышно было, как ветер треплет лохмотья его одежды. Широко раскрыв молочно-белые глаза, он скалился на них своими маленькими серыми зубами, за которыми чернел угольный рот. У него было ненастоящее лицо — просто нарисованное на круглой деревянной голове. Эту голову накрывал неряшливый черный парик, съехавший набок.
Вокруг поднялась настоящая паника. Перед глазами Кэтрин бешено мелькали белые носки, серые шорты, пиджачки, плиссированные юбки, коричневые ботинки. Она не чувствовала страха, но от громких детских воплей она зажала уши и зажмурилась. Когда Кэтрин все-таки открыла глаза, кукольный мальчишка уже исчез. В воздухе носились листья и пыль, детские крики слились в единый звон ужаса.
Переполох прекратился также внезапно, как начался. Прекратился в тот момент, когда Кэтрин снова поднялась на ноги. Она ощущала, что вся промокла насквозь, до трусиков, и очень замерзла. Ноги ее все еще горели от хлестких ударов скакалки.
Она увидела детей вдалеке, они бежали на другую площадку. Кэтрин не понимала, почему они убегают, ведь мальчишка и фургончик уже исчезли. Дети кричали, как стая голодных чаек, их тоненькие визгливые голоса эхом отражались от кирпича и бетона. Возможно, кукольный мальчик был среди них. Кэтрин представила, как он бежит, перебирая тощими ножками в шерстяных брюках, слишком коротких для него, ножками, поддерживаемыми черными металлическими скобами, привинченными к высоким ботинкам. А может быть, он все еще пугал их, выпучив мутно-белые глаза, горящие каким-то злобным восторгом.
Из школы вышла группка учителей с сигаретами и кофейными кружками в руках. Две женщины опустились на колени возле мисс Кван, лежавшей на боку. Другие учителя смотрели через площадку на Кэтрин, но тут одна из них взяла колокольчик и принялась звонить, быстро и громко, при этом направляясь к Кэтрин.
Когда Кэтрин очнулась от транса, она увидела, что лежит на полу в собственной гостиной. Рядом с ней валялась бутылка водки с лимонадом, пролившаяся на ковер. Кэтрин почувствовала, что ее лицо приклеилось к ламинату на пошедшую носом кровь. Ее вот-вот могло стошнить, она со страхом понимала, что до ванны может просто не дойти. Глаза опухли от сухости и саднили, словно в них залили морской воды. Щеки были перемазаны слюной, во рту горело. Она вся вспотела, даже белье было мокрым.
Привстав на четвереньки, она ждала, когда сфокусируется зрение. С ужасом пришло воспоминание о том, что она видела Майка с Тарой ранним вечером, до того, как транс поглотил ее. А ведь еще ей предстоит погостить в Красном Доме. От мыслей об этом Кэтрин почувствовала себя полностью раздавленной.
На улице уже стемнело, шторы в гостиной были раздернуты. Кэтрин не слышала шелеста машин по асфальту, только где-то открылась металлическая дверь грузовика. А еще собака простучала когтями мимо ее окна и звякнула цепочка поводка. Вдали прокатилась и тут же стихла мелодия фургончика с мороженым.
Глава 21
Уже минут двадцать прошло с того, как Мод закрыла дверь спальни и ее шаги в коридоре стихли, а Кэтрин все еще не могла отойти от изумления. Комната, в которую она попала, ничуть не изменилась с самого начала XX века, и здесь было на что посмотреть.
Ее кровать, односпальная, с латунным каркасом, была застелена кружевным покрывалом и декоративными подушками, явно сделанными вручную, притом лет сто назад. В нише рядом с окном и туалетным столиком стоял огромный умывальник, украшенный сложным орнаментом. Там же находились расшитое полотенце, мыльница и кувшин с водой. Что-то похожее Кэтрин доводилось видеть только в старых каталогах изделий художественной ковки, которые она листала в музейных архивах.
Помимо этого, в комнате был узкий гардероб красного дерева с декоративными перламутровыми вставками по обе стороны длинного вертикального зеркала. Письменный стол и стул, выполненные очень элегантно, располагались справа от туалетного столика. Каминная решетка вычищена, пыли или следов грязи Кэтрин не смогла обнаружить. Лакированный пол почти полностью был закрыт красно-зелеными коврами ручной работы. Под каймой стеганого покрывала обнаружился настоящий ночной горшок, что заставило Кэтрин засомневаться, есть ли в этом доме привычные для современного человека туалеты. Все это даже показалось ей немного смешным. Красный Дом — золотая жила.
Она сделала несколько фотографий на телефон, и ей ужасно захотелось отправить их Леонарду. Но уровень сигнала на телефоне отображался красным крестиком — связь пропала еще на подъезде к Магбар-Вуд. А значит, в Интернет отсюда не выйти. Ощутив себя отрезанной от мира, Кэтрин начала испытывать тревогу, ведь именно сейчас ей как никогда необходима была возможность позвонить близким людям в случае чего. Она словно вышла в открытое море на маленькой озерной яхте — а небо пророчит ей бурю.
Ее комната находилась на третьем этаже в задней части дома. Это полностью соответствовало известным ей порядкам, принятым у зажиточных викторианцев. Хозяева и гости спали на третьем этаже Красного Дома, второй предназначался для всяческих увеселений, а первый использовался для хозяйственных нужд.
Такое следование традициям старины ничуть не показалось Кэтрин очаровательным. Ведь оно означает, что в доме существует система строгих правил, с которыми она вполне может попасть впросак. Возможно, что любая ситуация, которая возникнет между Кэтрин и хозяевами, будет опутана бесконечно сложной паутиной процедур, традиций и норм поведения. Повсюду, словно капканы, таились прегрешения и унизительные оплошности. Несоблюдение малейших нюансов неписаных — и неведомых Кэтрин — правил поведения гостя было чревато вспышками гнева или долгим молчанием. И где-то там, на этом же этаже, в длинных, темных коридорах, среди обшитых деревом стен, бордовых штор и запертых дубовых дверей находилась комната Эдит Мэйсон. Сама мысль о том, что хозяйка дома так близко, вынуждала Кэтрин чувствовать себя под пристальным наблюдением. Теперь, когда она оказалась в своей комнате, не было ни малейшего желания выходить наружу.