Окаянный престол - читать онлайн книгу. Автор: Михаил Крупин cтр.№ 54

Немо вокруг маковок соборов, под коньками приказов и теремков, пушась, ютились голуби... В мягких белых, с тонким тёмным подкорьем, пустынных ветвях и причелинах переплелась близь и даль. Казалось, всё давно укутано, забыто, погребено под этой несмутимой белизной — не это ли напрашивалось дьяку в расчёт, как готовил свой бросок царевне в ноги? Но и тогда, в майскую кровь, когда не стало рядом мамы с братом, те же неисповедимые милые силы пестовали, убирали неустанно в великоснежное цветение землю, её вишни, яблони и сливы и под ними травы. И не было забвения и смерти на этой земле, и, уже легко, словно в воду, ступая, не кусала красные мокрые варежки каторжно, напрасно, но ещё не веровала, что на то обметённое от снега крылечко не выйдет из тёмных сеней сейчас мама, не спросит:

— Нагулялась, царевна?.. Озябла?..

Никита Владимирский, на правах духовного советника царя, осматривал священские амбары, патриарший закрома. Впрочем, о правах Владимирского вряд ли кто что-то ясно разумел (а сам он и думать не думал), потому-то им предпринятый обход для всех явился такой неожиданностью, что никто даже не смог сделать ему некоторые вопросы, не то что перечить. Так что Владимирский пошёл.

С ним шёл ещё волхв, из одного недокрещенного вятского племени, выпущенный новой властью из-под тёмной башни, но не утёкший на родину, а так и оставшийся и приблудившийся к новому клиру. Он старался безотлучно быть теперь при набирающем силу Владимирском, а тот, думая, что готовит парня к оглашению, понемногу пересказывал ему, не приученному к грамоте, сколько сам мог упомнить — Ветхий и Новый Завет.

Так на ходу повествуя, терпеливо сам выслушивая гомон ключей, притороченных к поясам причетчиков, проникал он из комнаты в комнату, из света в цвет...

На одном пороге он только приоткрыл рот, но ничего не сказал, хотя говорил перед тем об интересном — о дьяволе. Смолкнув, чуть постояв, Никита сразу сделал несколько шагов в распечатанную комнату, оживлённо крутя головой. То была ковчежница. По стенам чуть поблескивали рукояти тёмных ящичков. Владимирский выдвинул один: в нём под костяной табличкой, в холщовой тряпочке, лежало, наверное, несколько косточек — мощи святого. Во всех других ящичках-ковчегах тоже покоились святые. Волхв, взойдя вслед Владимирскому, тоже крутил головой: всем, что прежде по должности люто ненавидел, вяло интересовался теперь.

Иеромонах с иноком-ключником, в чёрных клобуках, тоже вошли и безмолвно смотрели на то, на что не смели даже по особым дням года раньше, но не дерзали и сейчас выдвигать ковчеги. Ещё вошли два навязавшихся откуда-то шута Адама Вишневецкого, они тоже держались, в общем, скромно, рассматривали все, покачивая тряпичными рожками на облекающих их головёнки капюшонах.

Владимирский вдруг часто задышал, замотал головой, забил себя в грудь кулаками. С громом, в несколько судорожных толчков, задвинул все ящики и бросился в другую дверь. Замоталась выдернутая с крепежом скоба...

Никита побежал по тёмным коридорам, бился в двери комнаток, кладовок, кто-то отпирал ему то, что не вышибалось никак. Наконец раздышавшись, он остановился, вынул кремень с огнивом и трутом, зацокал кремнём. Тихонько затеплил какие-то свечи в шандальцах и вновь испугался. Откуда-то шёл к нему шум, ровно усиливался — страшно спокойный, неумолимый. Отворилась дверь (не та, через какую попал сюда Никита), и в комнатку вошли шуты и чернецы с готовящимся к оглашению волхвом.

— Вот он, паря... Всё же приостановился!.. А мы уж кричим те, кричим...

Вошедшие расставили и свои, принесённые, свечи, придав дела зрению.

— Ба! Престолов-то!..

То ли патриарший, то ли митропольи, то ли царские — деревянные, сорящие щепою, гнильцой, набок, навзничь скошенные, резные, костяные, каменные, распустившиеся трещиной, великолепные — как новые, чуть открошившиеся с угла, один в другой сунутые и вспрыгнувшие один на другой, полёгшие, уставленные в ряд... — предержавные стульцы скопились здесь. Видно, по своему достоинству они никак не могли быть выброшены, сожжены или рачительно разбиты на меньшие, пригодившиеся бы ещё в низшем хозяйстве, части.

Волхв прошёл и на один более-менее приличный трон присел прямо и тихо — как ученик.

Владимирский заморгал:

— На чём я остановился?..

— На дьяволе...

Владимирский только нахмурился — не вспоминалось. Чернецы напомнили подробнее, он смотрел, точно желая проникнуться, но уже не зная как.

Пока учитель собирался с мыслями, волхв, устроившийся потвёрже между шатких подлокотников, заговорил сам:

— Да я уже это всё понял. У нашей-то народности другое сказание. Жили над самым седьмым небом отец с сыновьями. Отец такой был — всем отцам отец! Это Бог, наверное, по-вашему. (Его ребята — ангелы, наверное). Вот, понимаешь, и решили они оживить, возделать и эту землю — тяжёлую, мёртвую ещё... Бились не знаю как, и так и эдак, ан ништо не клеевито в руках: земля-то не держится — сыплется с сути живой. Уж отступились совсем было, Отец-то с сынами. Нет, не оживить земли... Один молодший сын, прозванием Денница, всё не отступается... Вот приходит он к Отцу, докладывает: мол, так и так, никак жизни к земле не прилепить, отойди ты от неё, один выход. А то ты, говорит, больно близко, больно тепло над ней дышишь, только жизнь обратно к себе переманиваешь.

Шуты, лёжа поперёк подлокотников, слушали. Монахи, сидя на полу, глумливо дышали — в нетерпении.

— А так, не будет тебя знать — ей и деться боле некуды — притерпится. А как животы землю попрочнее обживут, ты тут как тут и сверх меры заполнишь сосуды свои. — А как? А так! Положу свою лапу крылату на землю, и свет твой станет к ней токмо цедиться сквозь персты мои, через мой мех и пух. И подо мной нарастут на земле животинки отдельные — многие... Ладно, Отец дал Деннице в удел землю. И пошёл Денница мастерить и забыл, что — Отцов сын, что — ангел: всё по-над мостами огороды городил между землёй и небом, и не успел оглянуться, как и сам от всех стал отгорожен, отделён. Сперва-то он от первых земных животинок только отделился (кусались, чёрт их дери), всё одно — пребыть вечно в каждой пучком тьмы, как Отец — лучиком солнца, он не мог, да и по умыслу нельзя так было. Вот и стал Денница строить свой удел. Думал он: отгородится от всеглупых и премалых, рядом уже при его подмоге нарождающихся. А отделился он и от Единого Отца... Трудно, тесно на земле Деннице — к небу, к дому Отцову привык, ну, делать нечего... Понеже у Отца тепла и яства он боле не брал, то и голодал сперва и холодал. Бывало, и хлебцем единым был сыт, да было и хуже того, уж всё чаще хватал что попало — и тварей, чуть только слепленных своих, за обе щеки уминал, и ангелов-помощников. Бывало, всех в горе загонит, а всю мочь, для плоти их процеженную с Неба, знай сам прожёвывает. Видит Отец, надо землю от Денницы спасать...

Владимирский медленно отвёл ещё у одной двери засов, всем собой толкнул дверь и ослеп: там был свет, снег... Не успев придержать шага, Никита упал и поехал, вскоре натолкнулся на какие-то кусты, ухватился пальцами в мокром снегу, как в меху, за упругие ветки и, жмурясь, оглянулся на невозмутимую рыто-поблескивающую колею за собой в отвесной белой целине.