Земля мертвых - читать онлайн книгу. Автор: Жан-Кристоф Гранже cтр.№ 87

Делаж что-то пробормотал, поправляя очки. Этот тип ему не нравился, как и его свидетельские показания, да и вся мизансцена тоже (судейские и присяжные с наушниками в ушах больше напоминали Международный суд в Гааге). Но что его больше всего раздражало, так это тот оборот, который принимал процесс. С самого начала предполагалось, что дебаты продлятся несколько дней и плавно закончатся обвинительным приговором. А теперь все неожиданно усложнилось. Обреченное выражение его лица, казалось, гласило: «Вечно одно и то же дерьмо».

– Почему вы не оповестили полицию раньше?

– У меня с фараонами нет большой любви.

– И что вас на это подвигло год спустя?

Взмахом пресловутой пряди он указал на Клаудию Мюллер, с непроницаемым видом сидящую в своем боксе.

– Вон та Кэтрин Зета-Джонс, она сумела меня убедить.

Корсо подумал, что адвокатесса действительно похожа на знаменитую актрису, только в более вытянутом и загадочном варианте. Судейские переглянулись: было очевидно, что Клаудия Мюллер заплатила Джиму «Гаденышу» Делавею за то, чтобы он притащил свою английскую задницу в парижский суд. Все это совершенно противозаконно, но сейчас не время и не место обсуждать пущенные в ход средства. Важен только результат.

Председатель не оставил времени представителям обвинения допросить хулигана. Хватит этой хрени. Он закрыл заседание, как дают последний удар гонга.

Комментарии выходящей из зала публики эхом отскакивали от полированных плит, а завывания журналистов в мобильники терялись под сводами. По единодушному мнению, общий счет за день сравнялся: у каждой из сторон по очку, завтра мяч в центре поля.

Корсо ускорил шаг, направляясь к задней части здания. Он хотел перехватить адвоката на дворцовых ступенях.

– Неплохо у вас получилось с контратакой, – окликнул он Клаудию, когда она появилась между двух колонн.

Мюллер прикурила свою «Мальборо» и перешла на «ты»:

– Ты еще главного не видел.

70

Назавтра Корсо еще не успел усесться, как Клаудия Мюллер вызвала к барьеру нового психиатра, Жан-Пьера Одисье. Повторная экспертиза? Нет, он выступал как простой свидетель. Врач-психиатр, приписан к управлению парижских больниц с 1988 года, руководитель отдела в государственном лечебном заведении Мэзон-Бланш, профессор медицинского факультета Университета Париж-Декарт, практикующий врач и «друг» Филиппа Собески.

Он рассказал, что почти пятнадцать лет консультировал в тюрьме Флёри два дня в неделю, по согласованию с медицинской службой этого исправительного заведения. Именно там он и познакомился с Собески.

Приятное лицо, испещренное морщинами переживаний и размышлений, под растрепанной седоватой шевелюрой, в чертах – страстность и упорство, что должно нравиться женщинам даже больше, чем его внешность актера.

Он был сосредоточен, но стресса вроде бы не испытывал. Человек пришел сказать то, что имел сказать, – спокойно и беспристрастно, как снайпер.

– Значит, на протяжении всех этих лет вы лечили Филиппа Собески от психических нарушений? – спросил председательствующий.

– Вовсе нет.

Его сухой тон заставил Мишеля Делажа вздрогнуть. После вчерашнего он был не расположен сносить претенциозные выкрутасы очередного недоноска.

– Я никогда не наблюдал Собески по медицинским показаниям. Я присутствовал при его рождении как художника.

Председатель повернулся к Клаудии Мюллер:

– Мэтр, напоминаю вам, что подсудимый обвиняется в двух убийствах. Полезны ли новые свидетельские показания о достоинствах живописи Филиппа Собески?

– Да, господин председатель.

Клаудия ответила со всей твердостью. Корсо нутром почувствовал: речь шла о ее линии защиты. Что еще она им припасла?

– Отлично, – смирился Делаж. – Расскажите нам, при каких обстоятельствах вы познакомились с Филиппом Собески.

– Во время моих консультаций я взял за правило отслеживать настроения некоторых заключенных, относящихся, скажем так… к группе риска.

– Собески был в вашем списке?

Одисье кивнул. Невысокий и худой, он перегнулся через барьер, как оратор, уверенный в своей правоте.

– Он был возмутителем спокойствия. Бунтовал против любой власти, навязывал собственные законы, терроризировал других заключенных. По-настоящему тяжелый случай. Я провел обычный комплекс обследований и обнаружил одну особенность его системы восприятия.

– Выражайтесь яснее.

– Некоторые мои тесты относятся к восприятию цвета. Гиперчувствительность в этой области – сигнал тревоги. Например, при биполярном расстройстве человек в преддверии маниакального приступа становится более чувствительным к цвету, чем в обычное время.

– Собески страдал этим синдромом?

– Он жаловался, что видит, как картинки мерцают, а цвета вибрируют. У него была повышенная реактивность на визуальные раздражители, особенно на живопись.

– Вы хотите сказать… что наблюдали у него синдром Стендаля?

У Одисье вырвалась насмешливая улыбка.

– Знаете… – сказал он, явно развеселившись, – синдром Стендаля – это, скорее, миф. Недавно поняли, что дурнота, которая иногда охватывает посетителей музеев, связана в основном с тем, что они надолго откидывают голову назад, разглядывая высоко висящие произведения. Кровь приливает к мозгу, вызывая головокружение.

Председатель нахмурился: спасибо за лекцию.

– О чем же тогда идет речь?

– Сначала я решил, что Собески страдает резкими перепадами настроения. В действительности его чувствительность не была вызвана какой-то патологией, если только не рассматривать искусство как болезнь.

– В тот момент вы поняли, что Собески художник?

– Как бы сказать… Живопись звала его, а тело отвечало на зов.

Недовольство в зале. Одисье больше не вызывал доверия – слишком много эзотерики.

Очевидно, он почувствовал, что следует исправить положение, и перешел к конкретным фактам:

– Я организовал во Флёри художественные мастерские. Там и начинал Собески. Он рисовал, писал маслом, вдохновляясь репродукциями, которые находил в тюремной библиотеке. Его талант был… невероятен. И эта деятельность имела также терапевтический эффект. Всякий раз, когда он копировал картину, к нему возвращалось спокойствие. Он как бы присваивал это произведение. Он его… впитывал в себя.

– Значит, сам факт занятий живописью вернул ему равновесие?

– Без всякого сомнения. Занятие живописью вылечило его от него самого.

У Мишеля Делажа иссякли вопросы, а в зале никто не понимал, какой смысл в этих показаниях. В результате председатель передал слово стороне обвинения, а та в свою очередь уступила его Клаудии Мюллер: