Но Корсо по натуре не был оптимистом. Когда он снова открывал глаза, солнце приобретало горький оттенок лимона, который используют, чтобы растворить герыч, а остаток его теплой кока-колы начинал походить на растекшуюся смолу индийской конопли. Нельзя терять бдительность, жизнь научила его, что всегда можно неожиданно наступить на говно.
И он был прав: по возвращении его ждал ледяной душ.
61
Эмилия оставалась в Париже весь август – и ее адвокат, разумеется, тоже. И обе нашли чем заняться. Когда Корсо вернулся из отпуска, мэтр Жано вручила ему досье из 134 пунктов в отместку на его хлипкий аргумент «героя дня». Ничто не было забыто: бесчисленные занятия и развлечения Тедди, которые она организовывала и контролировала, преподаватели – школьные, по фортепиано, по дзюдо, – с которыми она регулярно встречалась, справки от врачей, свидетельствующие о медицинском обслуживании, которое она ему обеспечивала, бесчисленные доказательства того, что рядом с матерью мальчик ведет спокойную, обеспеченную и размеренную жизнь. Отцу, «изначально виновному», оставалось только нервно курить в сторонке, у него не было ни единого шанса против этой чемпионки по всем показателям воспитания и материнской любви. Таков был закон живота, причем подтвержденный и ратифицированный фактами.
Адвокат была откровенна: дело «Сквонка» уже позади, новая работа пока не просматривается, а его худосочное досье явно не может тягаться с доской почета Эмилии. Дело будет рассматриваться через полгода, но, по мнению мэтра Жано, все и так «яснее ясного».
Отлично, подумал Корсо, раз уж он всего лишь мерзкий коп, то и действовать будет соответственно.
В понедельник, 5 сентября, он с утра вызвал Барби к себе в кабинет.
– Я кое-что заметил во время расследования, – начал он.
– Что именно?
– Ахтар; ты ознакомилась с его продукцией?
– Я о ней слышала.
– А еще ты откопала мастера сибари.
– И нам это здорово помогло.
– Так я тебя ни в чем и не упрекаю. Просто констатирую, что ты вроде спец по этим делам.
– Общая образованность.
– А мне кажется, что все эти истории с порнухой, садомазо и связыванием тебя заводят.
Барби, которая и так обычно была напряжена, едва не впала в ступор.
– Мне это интересно, вот и все. Собираешься сдать меня полиции нравов?
Корсо притворно кивнул, улыбаясь. Разговор звучал как ироничный отголосок того, чего они друг другу никогда не говорили. Он открыл ящик и достал фотографию – портрет Эмилии в нейтральной обстановке.
– Знаешь ее?
– Где-то видела. Кто это?
– Эмилия, моя бывшая.
На губах Барби мелькнула улыбка.
– Наверняка сталкивались где-нибудь в коридорах.
– Исключено. Она никогда сюда не совалась. Нет, я думаю, ты ее встречала в другом месте.
– Где?
– Во время одной из твоих бурных ночек.
– Что ты пытаешься мне сказать?
Корсо никогда не распространялся о сути своих проблем с Эмилией. Все знали, что он разводится, но он никогда не позволял себе рассказывать о чудовищных особенностях своей болгарки. Пришло время просветить Барби.
– Если тебе это просто «интересно», то ее можно считать полной энциклопедией секса, который сопровождается мучительными страданиями и болью.
Заместительница наклонилась над столом с еще более недоверчивым видом, чем обычно:
– И чего ты от меня хочешь?
– Пока я остаюсь с сыном, она пускается во все тяжкие. Все клубы, где испражняются друг на друга, все вечеринки, где трахаются при помощи полицейских дубинок, – она везде.
– И что?
Корсо подтолкнул к ней портрет Эмилии:
– С сегодняшнего дня ты тоже там будешь. Я тебе сообщу, когда сын будет у меня. Фотографируй, снимай на видео, собирай свидетельские показания. И принеси мне все, что нужно, чтобы засадить ее в тюрьму или в психушку.
– Думаешь, это так просто?
– Было бы просто, я бы к тебе не обращался. Можешь оказать мне эту услугу?
Барби помолчала несколько секунд.
– Подложить такую свинью другой женщине… как-то меня это не греет.
– А для меня это – единственный способ получить опеку над сыном.
– Именно. Вот уж действительно сучья выходка – отобрать у нее сына из-за ее сексуальных пристрастий.
Такого он не ожидал: солидарность и женская, и садомазо в одном флаконе.
– Когда я познакомился с Эмилией, – пояснил он, – она кромсала себе половые губы бритвенным лезвием и загоняла иглы под ногти. А сегодня у нее мой ребенок, и я должен следить за этим. Нельзя допустить, чтобы она исковеркала мальчика своими больными фантазиями.
– Думаю, она владеет ситуацией.
– Не уверен. Она действительно… ненормальная.
– Извращенные вкусы – это одно. А материнский инстинкт – совсем другое.
– Ладно, – вздохнул Корсо, – я в курсе. Но поверь, я говорю о настоящей патологии. И никаких шансов, что все наладится. Я боюсь, что она сделает Тедди заложником своих садомазохистских игр.
Барби не сводила глаз с портрета Эмилии, чьи слегка азиатские черты казались чеканкой по меди и выражали обманчивое спокойствие.
– Она опасна, – настаивал он. – Думаю, в этом плане ты мне можешь доверять.
– Когда у тебя суд?
– Через полгода, но у меня больше нет желания объясняться с судьей. Я хочу договориться с самой Эмилией, приставив нож к горлу, хочу, чтобы она подписала протокол, который будет официально заверен.
Барби одним движением смахнула портрет со стола и сунула его в карман. Хищник, схвативший грызуна за холку.
– Сообщи мне, когда тебе это нужно иметь. Получишь все, что нужно, в срок.
Корсо почувствовал, как где-то у него глубоко внутри развязался тугой узел. Только принуждением и можно чего-то добиться.
62
В середине сентября Корсо вызвал судья Тюреж. Судьи часто обращаются за уточнениями к полицейским, непосредственно работавшим над расследованием, но Тюреж пригласил его в парижскую пивную.
Корсо не любил подобные заведения – большие залы под старину, провонявшие тушеной капустой и гудящие, как крытый рынок. Но это заведение стоило того, чтобы на него глянуть: мозаичная плитка на полу, банкетки, обтянутые молескином, медные поручни, светильники в форме тюльпанов, витражи в стиле Альфонса Мухи. Кабинеты были изолированы друг от друга панелями из дымчатого стекла, что создавало впечатление, будто находишься в купе Восточного экспресса.
Тюреж заказал огромное блюдо морепродуктов, которое разделило их, словно мандала из раковин. Устрицы, морские петушки, атлантические крабы, трубачи, лангустины… Если учесть, что к этому изысканному букету прилагались майонез, соус с луком-шалотом, мисочка для ополаскивания рук, ржаной хлеб, шпильки для извлечения литорин… Корсо чувствовал себя лишним.