Первое лицо - читать онлайн книгу. Автор: Ричард Флэнаган cтр.№ 52

6

Часы превращались в минуты, а минуты – в сутки. Ни с того ни с сего наступала ночь и так же нежданно – новое утро, а потом опять ночь. А может, просто все длился и длился один день или одна ночь. Все это долгое время, тридцать шесть часов, как мне потом сообщили, я тайно боролся с собой. В палате поселилось добро, исходившее от людей, которые стремились привести в мир новую жизнь, а мне слышался голос Хайдля, вещавшего: все-все происходящее – зло. Чтобы заглушить голос, грохотавший у меня в голове, я промокал вспотевший лоб Сьюзи, успокаивал ее, массировал ей поясницу, тревожился и досадовал.

Всеми силами стараясь быть полезным Сьюзи, сквозь пиканье пульсометров, обрывки тихих разговоров и ее крики я все же слышал Хайдля, и, как всегда, он не умолкал: Все не так. Вы проиграете. И меня охватывал ужас оттого, что Хайдль прав, оттого, что все мои чувства – ложь, что мои реакции сводятся в лучшем случае к смутному любопытству, а в худшем – к нездоровому равнодушию, что я всего лишь играю роль: мужа, отца, хорошего человека.

И вдруг, перестав понимать себя, я проникся отвращением ко всем своим лицемерным жестам и фальшивым словам. Мою боль за Сьюзи заслонил ужас непонимания себя самого, и каждая схватка у нее ощущалась теперь как удар по моему собственному телу.

Временами ее муки вплотную приближались к тому, чтобы захлестнуть и меня. Сьюзи страдала, но все понимали, что избавить от этих страданий может только рождение. А единственный путь к нему пролегал через новые боли и новые страдания. Сьюзи предложили обезболивающее, я умолял ее согласиться, но она – ни в какую. Как видно, боялась, что утрата физической чувствительности могла привести к потере близнецов. Не знаю. Только теперь до меня дошло, что эта тема была одной из многих, которых мы никогда не касались.

Она заплакала, но слезы пересилила следующая серия схваток, от которых она мучительно застонала. Больно, хрипела она таким низким голосом, что я усомнился: Сьюзи ли это? Больно, Киф.

Губы ее сделались тонкими, лицо раскраснелось, глаза, обычно яркие и живые, уставились в одну точку. Вся она превратилась в нечто иное, нечто глубинное. И я понял, что она не сдастся, что всем своим существом она собралась и сосредоточилась для потуг.

Родильный зал наполнился новым напряжением и незнакомыми белыми халатами: два врача-акушера, два педиатра – на каждого из близнецов по паре. А поскольку вслух ничего не произносилось, я осознал, что все, что прежде шло хорошо, стало идти плохо. Сьюзи, которая страдала, но оставалась сильной, мучилась от нараставшей боли и постепенно слабела. Волнообразные схватки перемежались секундами покоя, речь Сьюзи утрачивала связность, а сама она уже не замечала моего присутствия, уносясь туда, где я не мог до нее дотянуться.

7

Какая-то странная пустота окутала нас. Теперь все выжидали. Я ощутил, как улыбки и разговоры идут на убыль, и понял, что счастливый конец вовсе не предначертан, что равновесие между жизнью и смертью чрезвычайно не-устойчиво. Ко мне приблизился один из врачей, атлетически сложенный молодой человек, и, не представившись, глядя на меня как на привратника, распорядился: Скажите своей жене, чтобы тужилась сильнее. От новых схваток Сьюзи билась всем телом, как от жестокого насилия, а в промежутках стонала от изнеможения. Врач шмыгнул носом.

Она старается как может, враждебно заявил я и впервые всерьез испугался за Сьюзи.

Если в ближайшие десять минут не будет никаких изменений, сказал врач, начнем делать кесарево. И опять шмыгнул.

Я спросил, что вообще происходит. Он вытер нос мятым платком в красный горох и объяснил, что, по мнению медперсонала, близнецы переплелись конечностями и застряли в родовых путях. Если положение не изменится, естественные роды станут невозможными. Чтобы извлечь младенцев из чрева матери, скорее всего, понадобится полостная операция.

Затем он добавил обычные в таких случаях оговорки – это, дескать, предварительное мнение, и естественные роды еще возможны. Но более чем десятиминутное промедление может иметь роковые последствия как для младенцев, так и для матери.

Когда мы начнем манипуляции, сказал он, приоритетной для нас будет жизнь матери.

А как же дети?

Он еще раз вытер свой изящный нос. За мятым носовым платком скрывалась гримаса.

Сделаем все возможное, пообещал он.

Я приблизился на четыре очень долгих шага к Сьюзи, чуть живой от нескончаемых мучений.

Сьюзи, сказал я. Послушай, пожалуйста. Это серьезно.

Это прозвучало фальшиво; нет, хуже – оскорбительно. И все же Сьюзи сумела сфокусировать на мне взгляд почти бесконечного доверия, как будто я один мог избавить ее от страданий. То, о чем я собирался ее просить, само по себе казалось низостью.

Ты должна как следует постараться, Сьюзи.

Я стараюсь, выдавила она, и я понял, что нанес ей удар и что она потеряла веру в себя.

Стараюсь изо всех сил, едва слышно прошептала она.

Старайся еще больше, сгорая со стыда, приказал я.

Никак, судорожно выговорила Сьюзи, содрогаясь от новой волны схваток. Не могу, Киф! Нет! – вдруг закричала она. Нет, умоляю! Не надо! Нет!

У нее вырвались хриплые, какие-то животные стоны; я снова ее терял; содрогаясь в конвульсиях, она проваливалась в пропасть. Лицо изменилось до неузнаваемости. Склонившись над ней, я повторял, что она справится. Но теперь стало ясно: чуда не произойдет. Кто-то похлопал по моему плечу, это был все тот же красавчик врач. Я отошел с ним в угол.

Ваша жена обессилела, сказал он, шмыгнул и продолжил: На младенцев приходится слишком большая нагрузка. Нужно оперировать.

Пять минут, взмолился я. Всего пять минут, большего не прошу.

8

Я вернулся к Сьюзи. Без всякой необходимости вытер ей лицо, без всякой необходимости взмолился. Она была далеко. Все ее существо было поглощено какой-то первобытной борьбой, оказавшейся ей не по силам. У нее вдруг вырвался такой вопль, каких я еще не слышал, – утробный, жуткий, полный ужаса. Как будто откуда-то из неведомых глубин к ней пришли новые силы; она призвала на помощь всю свою изнуренную плоть для следующих потуг.

Пока продолжали звучать эти леденящие душу крики, нечто среднее между предсмертными воплями и мольбой о жалости, между принятием и отторжением жизни, палату заполнило напряженное внимание, но для медиков это была повседневность, они сняли у Сьюзи все основные показатели, за негромкими разговорами проверили жизненно важные признаки. Сьюзи – ей это казалось необходимым – нашла мою руку. Пожатие было слабым, едва ощутимым, точнее сказать, она просто вложила свою ладонь в мою, не более того. Но когда я попытался вернуть ладонь жены на кровать, все ее тело содрогнулось, а пальцы сжались в замок. Сьюзи уплывала в недоступную даль, и я понял, что отпускать ее нельзя.

По палате пронесся взволнованный гул. Оторвав взгляд от Сьюзи, я заметил, что белые халаты оживились.