Семь миллионов сапфиров - читать онлайн книгу. Автор: Денис Калдаев cтр.№ 19

– Конечно, говорит он красиво, – кивнул на брошюрку пастор. – Но все эти преимущества разбиваются о серьезный этический вопрос. Разве имеем мы право приравнивать человеческую жизнь – это восьмое чудо света, священный Грааль, целую Вселенную – к безжалостному уравнению, в котором все переменные известны? Человек бесконечен, разве можно его ограничивать? Почему мы обрекаем наших детей на А1? Ведь это все равно что установить потолок над молодым саженцем, выше которого ему никогда не вырасти! Человек должен знать о наличии смерти, но никак не жить этим знанием. Анализ превращает людей в живых мертвецов!

– Не всех. – Толстяк стал предельно серьезен. – Другой половине он дарит крылья. Иного не дано.

– И ты не находишь это эгоистичным?

– Смерть сама по себе эгоистична, Павел. Насквозь эгоистична. Мы в ужасе оттого, что однажды нам придется страдать после потери близкого человека. Мы опасаемся лишь за себя. Вот и вся загвоздка.

Пастор с минуту молчал, словно решаясь на что-то, и вдруг вытащил из сумки блокнот, еще более засаленный, чем у своего собеседника.

– У каждого своя литература, Герман. Недавно я исповедовал одного умирающего. Он передал мне дневник с просьбой опубликовать его. Так послушай же, сколько обреченности в его словах:

«Осталось два дня. Нервы на исходе. Ночь. Я боюсь выглянуть в окно: повсюду черные, мрачные тени. Кричат птицы… Во мне не осталось ничего человеческого. Я так устал от всего этого. Боже, я так устал. Вчера я порезался и увидел, что кровь моя странного серого цвета. Будто молоко, смешанное с грязью. Что это значит? Ищу в цифрах сакральный смысл. Мир кажется игрушечным. Эта жизнь, небо, дом, я. Конечно же, это все понарошку, не взаправду. Сегодня громко хохотал. Я нахожу это смешным: смерть потеряла свой смысл… Через час придет пастор, и я передам ему дневник. Это очень мудрый пастор. Вчера внимательно меня выслушал. А потом все закончится.

Прошлой ночью мне снился сон. Отвратный сон. Будто я очутился в комнате, доверху набитой пауками, жуками и разными тварями. Вернее, это была камера с запертой дверью. Я метался в бешеном ужасе. Они кишели повсюду. Облепили мне лицо, руки, ноги. Я чувствовал, как они забираются мне в уши и в нос. Я начал кричать, но они моментально забили мне рот. Не могу про это писать. Я в агонии расчесывал тело, а проснувшись, обнаружил, что весь выпачкался в крови. На груди и шее остались глубокие царапины.

Забудьте про А1. Уезжайте из этой страны. Она забыта Богом, забыта всеми двенадцатью апостолами, святыми, великомучениками и даже ангелами!»

– Но я счастлив, Павел! – вдруг воскликнул толстяк. Он был красный, как стручок перца, и вопил на весь парк. – Я счастлив, что знаю все о своей жизни! У меня красавица жена, подрастает сынишка. И я знаю, что успею воспитать его. Я знаю, что все свое время, вплоть до последней секунды, смогу отдать Берну! Я счастлив, черт возьми! Разве не это главное? Веришь ты мне, Павел, или нет, но я не боюсь смерти. Мой отец всегда презирал ее. Когда наступила его дата Х, он заперся в своем кабинете и застрелился. Конечно, я против любых самоубийств. Но что такое смерть, если ты по-настоящему веруешь в Бога? Если твои походы в церковь – не показушничество, а истинное общение с Всевышним? Ты прав, мы полностью в его руках. Но я верую, что Анализ – это чудо, которое он нам даровал.

Они долго молчали. Сделали несколько ходов. Фигурки сухо постукивали по доске. Наконец пастор что-то сказал. Потом осекся, но снова заговорил. Его слова были полны грусти и безысходности.

– Настоящее чудо в том, что если уплывешь с острова, – успеешь воспитать внуков, – ответил он, каким-то магическим образом отбив атаку. На доске царила ничья. – А теперь, прошу прощения, мне пора.

Меня крайне встревожил этот спор. Переминаясь с ноги на ногу, я смотрел на удаляющегося человека. Впервые в жизни я видел пастора, выступающего против Анализа. Но меня всерьез напугали слова Германа, который утверждал, что перехитрить смерть – глупо и самонадеянно. Он говорил их, точно зачитывая приговор – так искренне, с таким жаром, что меня даже затрясло. Да еще эти рассказы пастора об умалишенных и других несчастных… Рубашка прилипла к спине. А ведь я только ощутил едва заметный ветерок перемен в своей жизни! Мое состояние постоянно менялось, точно хамелеон: от безмятежно светлых надежд до темных, парализующих страхов. Анализ стал навязчивой темой, моей паранойей, тюремной робой.

Моя скрюченная фигура брела по проспектам Самшира. По мне скользили тысячи взглядов, и казалось, будто все они знают, что я агнец. Точно это высечено на моем лбу. Город плавился от адской жары. Я шел среди покупателей индусских лавочек, среди голландских негров, скалящих белоснежные зубы, низкорослых дружелюбных китайцев, торгующих углепластиковыми велосипедами, и среди предпринимателей – вероятно, долгожителей – в ладно скроенных пиджаках, окруженных невидимым ореолом почета.

Должно быть, все они обожали Анализ, но впереди себя я опять видел лишь пустоту, черную, сонную, равнодушную. Будет ли кто-то по мне скучать? Хоть кто-нибудь вспомнит обо мне? Я чувствовал себя одиноким и никому не нужным. Однако в тот вечер случилось то, что мгновенно изменило меня, заставило усомниться в своей жизненной позиции.

Проходя по улице Камелий, я ощутил на себе взгляд, повеявший словно непринужденный ветерок. Он будто оценивал меня, взвешенно и методично. Влекомый мистическим чувством, я повернулся и увидел «Аэротрамвай». Возможно, я приукрашиваю, но все было именно так. Мираж не рассеялся. Напротив, самым невероятным образом время замедлилось, превратившись в тягучий мед, и я увидел за пыльным окошком «Аэротрамвая» девушку.

Она сидела полубоком, освещенная ярким солнцем, в светлом платье в горошек. На щеках рассыпаны звезды веснушек. Я увидел ее миндалевидные глаза – голубые, живые – и они смотрели прямо на меня. Сомнений не было. Все замерло вокруг, умолкло, стихло… Такое легкое, трепетное чувство – будто биение крохотных крылышек колибри. Я смутился как мальчишка. Непослушный голос уже хотел было что-то выкрикнуть, а губы начали расплываться в улыбке, но через секунду «Аэротрамвай» растворился в перспективе улиц, унеся с собой одно из самых прекрасных воспоминаний из моих восемнадцати лет.

Я словно обрел новый смысл в жизни. Ни разу и никого я не любил по-настоящему – несколько жалких интрижек, и все. Любовь?.. Про нее и пишут в великих книгах. Я даже не испытал этого! Меня как гром среди ясного неба сразил. Мой взгляд всегда привлекало Прекрасное, то непостижимо чистое, что так редко встречается в людях. Да не прозвучит это оскорблением, но большинство людей приземлены: их души совсем не дышат тайной. Они напоминают шумный базар, где почти всегда царит спешка и дисгармония.

Еще в детстве я вбил себе в голову, что среди обычной людской толпы все-таки встречаются сердца настолько чистые, что на просвет напоминают венецианский хрусталь. Они олицетворяют божественный храм, в котором живет умиротворение и покой. Но я знал, что вероятность встретить такого человека в реальности – один шанс на всю жизнь.

И впервые я столкнулся со смутной надеждой, что эта девушка – и есть человек с сердцем ангела. Воодушевленный, я написал несколько портретов ««Аэронезнакомки» по памяти. Я искал ее повсюду. Все эти злосчастные дни я точно зомби бродил по дворцам и стадионам, заглядывал в библиотеки и кофейни, в рестораны и белые церкви. Я буквально сходил с ума. В ее облике было нечто очаровательное, неуловимое для грубого человеческого глаза.