– Алена Козырева – это моя дочь. Она в списке участников конкурса. – Козырев неодобрительно взглянул на Надежду: – А эта особа, насколько мне известно, в конкурсе не участвует.
– Сергей Аполинарьевич! – вскричала Надежда. – Вы меня обманули!
Он достал из кожаной папки документ и протянул его полицейскому:
– Вот контракт, который мы заключили с Надеждой Алексеевной Раух. В нем говорится, что она отшивает конкурсные образцы. Эскизы моделей нарисовала моя дочь. Надежда Раух – всего-навсего исполнитель.
Полицейский взял контракт и, не читая его, спросил:
– И кто с этим будет разбираться?
– Мы! – В кабинет влетел Марк Фридманович и, глянув на Надежду, сказал: – Выехал, как только ты позвонила. Между прочим, пропустил встречу с клиентом. Что тут происходит?
Они оставались в кабинете администратора до позднего вечера. Чуть позже туда приехал юрист Козырева, и начались адвокатские дебаты, продолжение которых после одиннадцати часов вечера было перенесено на завтра.
Надежда чувствовала себя разбитой и одновременно уничтоженной, в ее голове не укладывался поступок Козырева. Фридманович проводил ее до машины и перед тем, как захлопнуть автомобильную дверцу, сказал:
– Езжай домой и как следует выспись. Завтрашнюю встречу я проведу без тебя. Ни в коем случае не отвечай на звонки Козырева и жди от меня известий.
Глава 29
Тертый калач
Заснув только под утро, Надежда, как ни странно, хорошо выспалась. Вместе с первыми лучами холодного осеннего солнца в ней укоренились твердая уверенность в себе и спокойствие. Так было всегда: в трудные моменты жизни Надежда Раух брала себя в руки и проявляла стойкость бойца.
Лев Астраханский не пришел ночевать, и это было к лучшему – иначе она бы не сдержалась и рассказала ему о том, что произошло с ее коллекцией. Запланированное на одиннадцать часов оперативное мероприятие требовало от них решительных и слаженных действий. Надежда отложила на потом все остальное.
К девяти утра она приехала в ателье. Войдя в кабинет, проверила чашку и сунула ее в заранее приготовленный прозрачный пакет. Положив пакет на свой письменный стол, несколько раз передвигала его, прикидывая, куда посадить Тищенко, чтобы тот его увидел.
В половине одиннадцатого появился Астраханский. Он спросил:
– Готова? – и, увидев на столе пакет с чашкой, кивнул: – Давай начинать.
– Я приглашаю Тищенко?
– Приглашай. – Лев вышел за дверь.
Надежда сняла трубку и позвонила в закройную:
– Валентин Михайлович, пожалуйста, скажите Тищенко, чтобы он пришел в мой кабинет.
Через несколько минут к ней постучали. Надежда ответила, не вставая из-за стола:
– Войдите!
В кабинет вошел Тищенко:
– Надежда Алексеевна, вызывали?
– Присаживайтесь, Анастас Зенонович, – она указала на заранее приготовленный стул. – Хотела обсудить с вами расстановку мебели в новой закройной.
– Да-да, я с удовольствием… – начал Тищенко и, заметив чашку, вдруг замолчал.
Надежда дотронулась до пакета и, решив сымпровизировать, рассказала:
– Представьте, я нашла эту чашку в мешке с бумажными обрезками. Кажется, из нее пил Шимаханский. Сегодня чашку заберет следователь и отдаст на экспертизу.
Не отрывая глаз от пакета, Тищенко тяжело сглотнул и спросил:
– О чем хотели поговорить?
– Я же сказала – о расстановке мебели в закройной.
– Ах да! Простите, я что-то задумался.
– Вы здоровы, Анастас Зенонович? – забеспокоилась Надежда.
Он холодно улыбнулся:
– Нет, ничего. Я в полном порядке.
Надежда взяла карандаш и нарисовала на бумажном листе прямоугольник:
– Раскройный стол поставим ближе к окну или к двери?
– К окну, – сказал Тищенко. – Или ближе к двери.
– Я не поняла. Куда вы хотите?
– Мне все равно.
– Предположим, закройный стол поставим у окна. Тогда стеллаж с лекалами и кроем – к этой стене. Так хорошо?
– Что, простите?
– Да что с вами? – удивилась Надежда.
– Прошу прощения, я отвлекся.
Надежда разблокировала телефон, посмотрела на время и незаметно для Тищенко включила диктофон.
– Мне нужно зайти к Ираиде Самсоновне. Ждите меня здесь. Я скоро вернусь. – Она вышла в коридор, неплотно прикрыв дверь и остановилась, прислонившись спиной к стене. Ожидавший там Астраханский приник глазом к щели.
В кабинете было тихо, Надежда стояла и ждала первых слов Астраханского, которые могли не прозвучать. Но они все-таки прозвучали. Он рванул на себя дверь и громко сказал:
– Что вы делаете?! Сядьте на место! – после этого Лев вошел в кабинет.
Надежда ворвалась туда вслед за ним и увидела, что Тищенко держал в руках чашку. Анастаса Зеноновича била крупная дрожь.
– Зачем протирали чашку?! Отвечайте?! – громовым голосом спросил Астраханский.
– Я случайно… Я не знал… – отрывисто бормотал Тищенко.
– Вы стирали свои отпечатки пальцев!
– Я?! Нет! – Тищенко импульсивно вскочил со стула, но Лев вернул его на место, надавив рукой на плечо: – Врете!
Анастас Зенонович опустил голову:
– То есть да…
– Что?
– Вы правы…
– Что?! – прокричал Астраханский. – Не слышу!
– Я вытирал свои отпечатки пальцев, – раздельно проговорил Тищенко.
– Зачем?
– Чтобы никто не узнал, что чашку выбросил я.
Надежда подошла к своему креслу и, опустившись в него, сказала:
– Вы отравили Шимаханского?….
– Нет! Это не я! – закричал Тищенко. – Я только выбросил чашку!
– И вы не рассчитывали, что ее кто-то найдет?…. – ухмыльнулся Лев Астраханский.
– Кто знал, что Соколов спрячет мешок за стенд? Этот идиот все время лезет не в свое дело. Я был уверен, что уборщица вынесла мешок на помойку.
– А тут – нате вам!
– Что теперь со мной будет? – спросил Тищенко.
– Вы опытный человек. Знаете, что все зависит от того, какое содействие окажете следствию.
– Я дам нужные показания, – Тищенко согласно закивал головой. – В мои годы оказаться в тюрьме – верная смерть.
– Задаю первый вопрос: зачем вы выбросили чашку?
– Мне приказал он.
– Кто? – в разговор вмешалась Надежда, и Лев Астраханский буквально пришпилил ее к креслу осуждающим взглядом.