- Слушай! - без предисловий начала подруга, усевшись на ящик
возле ведра с очистками. - У меня возникла гениальная идея.
- Насчет чего? - равнодушно отозвалась я.
- Насчет того, как проучить Катьку и здорово повеселиться!
Сведем их с Максом!
- В смысле?
- Напишем любовные письма! Максиму от Катьки, а ей от него!
И посмотрим, что будет! А? Мысль? Ну? Что?
Я улыбнулась.
Ух, Валька! Действительно мысль ведь!
Глава 2. Три записки
Интересно, как они отреагируют? - спрашивала я Валентину на
другой день, закрывая калитку в воротах, которые мы только что миновали. - Мне
прямо не терпится узнать, а?
- Так мне тоже. - Валентина улыбнулась. - Вот скажи-ка, ты
на месте Катьки что бы сделала?
- На месте Катьки? - я притворилась, что не понимаю, о чем
речь. - На месте Катьки, то есть если бы я была глупой, противной, все время
жующей и ржущей девчонкой… Наверно б повесилась!
- Я не про это!
- Да ну? А про что же?
- Надька, не прикидывайся дурочкой! Ну представь себе:
находишь ты записку… Ну, любовную…
- От Макса?
- Предположим, что от Макса.
Я хихикнула. Какая это глупость, представлять такие вещи!
Даже как-то, что ли, стыдно… перед собственной фантазией.
Ворота нашего поселка скрылись из вида. Позади остался
разрисованный Дэном участок забора. А вот мы прошли и то место, где однажды, в
розовом детстве, я обнаружила самый-огромный-на-свете гриб-дождевик, который
потом так замечательно взорвался. Слева от дороги потянулись картофельные поля:
когда-то дачники получили их в дополнение к основным участкам. Вот картошка,
словно по линеечке рассаженная, - это Тимофеевых; вот пышная и мощная, как
джунгли, - дяди Гоши; вот и наша - поскромнее; дальше елкинская - эту еле видно
в жутких дебрях сорняков. Вот Валькина, вернее, ее бабушки - до сих пор не
окучена… Странно, Валька говорила, что вчера… Может, я ослышалась? Впрочем,
какая разница, стоит ли про это думать… Тем более что сейчас мы проходим мимо
моей любимой картошки - Степана Петровича. Хозяин кубического кувшина так
боится за свой урожай, что воткнул в землю табличку с устрашающими надписями,
которую поворачивает то одной, то другой стороной к дороге. Иногда, идя из
поселка или в поселок, я загадываю желание и спрашиваю ответ у Петровичева
пугала. Если там написано: «ЗА ВОРОВСТВО - ПУЛЯ!!!», тогда считаю, сбудется.
Отрицательный ответ символизирует обличительная фраза, намалеванная с другой
стороны доски: «Презренные воры! Обкрадываете больного старика!!!»
- И все-таки, - не унималась подруга. - Что бы ты сделала,
если бы получила такое признание?
- Что да что… - Мне хотелось устроить какое-нибудь
хулиганство с табличкой Петровича. Думать о «если» и глупых записках совсем
никакого желания не было. - По обстоятельствам!
- Ну, например?
- Например, я пошлю его на фиг, - отрезала я.
- С тобой каши не сваришь…
- А мы не за кашей идем!
Шли мы с Валькой за дезиком. И не за просто каким-нибудь!
Нужен был с запахом дыни, желательно «Фа». Для чего? А сейчас расскажу…
…С самого утра, уже радостно предвкушая грандиозные
развлекательные последствия своего мероприятия, мы засели за составление
любовных посланий. Предложение Валентины окончательно разделаться с ее старой
тетрадью по физике я отклонила: забоялась, что заметят, что записки написаны на
одной бумаге с объявлением про мозги - вдруг кто-то догадался, что это мы его
разместили! В результате решено было использовать полосатые странички только
как черновик (в таком серьезном деле не обойтись без черновика!), а для самих
посланий взять лист импортной мелованной бумаги, случайно завалявшийся в пачке
со старыми чертежами, и страницу «Для заметок», вырванную из книги «Роль
партийных органов в развитии веревочной промышленности юга Нижнекамского
района», обнаруженной среди древних журналов в моем логове.
- Если опасаешься, как бы не догадались, что у объявления и
записок один автор, пиши ты, - сказала Валька. - Чтоб мой почерк не узнали.
Пожалуй, это была здравая мысль.
Несколько раз чуть не поругавшись и исчеркав черновик вдоль
и поперек, мы, наконец, сочинили два текста любовных посланий, которые мне
предстояло перекатать на ценную историческую бумагу. Шедевр от имени Катьки был
следующим:
«Максимушка! Лапусик, зайчик, котик, рыбик, пупсик! Сердце
разрывается от того, что ты не рядом! Ах, ангел мой, ах, принц, свет мой ясный,
касатик, соколик, неужели ты так и не заметил всех моих знаков внимания, не
догадался, что сердечко мое девичье ради тебя только и бьется? О приди ко мне,
Максимушка, сахарный ты мой, медовый, пряничный, заключи меня в нежные объятия,
назови своей невестою! Все отдам за это, друг сердечный! Даже свой телефон Сони
Эриксон новой модели с пятимегапиксельной камерой, кучей мелодий и
видеоплеером!»
Второе послание вышло по-мужски кратким и решительным:
«Катюха! Ты клевая телка. Мутить со мной будешь?»
После таких писем, сами понимаете, подписей, тем более
обычных (типа «твоя Катя» или «с уважением, Максим»), не может быть. Ведь в 13
лет нормальный человек не хочет, чтобы о его любви стало известно - даже если
сам в ней признается. Послание, подписанное именем, - топорная работа,
очевидная подделка. Не то что записка анонимная: она всегда оставляет богатые
возможности для маневров, продолжений хулиганства.
Разумеется, оставлять свои опусы полностью анонимными мы не
собирались, иначе потерялся бы весь интерес. Необходимо было пометить их
какими-то опознавательными знаками, символами, которые указывали бы на Катьку и
Максима, причем и достаточно четко, и не слишком прозрачно. В итоге скупое
мужское признание решили снабдить вложенным в конверт цветком Разбитое Сердце,
предварительно подсушенным с помощью поставленного сверху горячего чайника (к
сожалению, утюга на даче не нашлось). На нашей улице Разбитое Сердце выращивают
только предки Макса, причем растет оно пышно, прямо возле калитки, и привлекает
всеобщее внимание: представьте себе этакий кустик, увешанный маленькими
розовыми, как домик Барби, расколотыми на две половинки сердечками, из каждого
из которых торчит подобие белой сопли. Весьма романтичное зрелище!
Что касается Катьки, то последнее время она обзавелась
дезодорантом с дынным запахом, который использовала в качестве духов, причем
сверх всякой меры. Этим-то мы и решили воспользоваться: купить такой же
«парфюм» и побрызгать им записку. Хорошее развлечение стоило того, чтобы
потратить пятьдесят рублей и совершить восьмикилометровую прогулку по
раздолбанной дороге. Валька уверяла, что видела нужную нам вещь в одном из
магазинчиков на станции: к счастью, она не ошиблась.