Сердце Пандоры - читать онлайн книгу. Автор: Айя Субботина cтр.№ 23

Птица Додо — так Полина называет Доминика. Но причем тут плюшевая овца?

Секретарша берет планшет, листает что-то и протягивает мне. Это страница в инстаграмм — я терпеть не могу социальные сети, и меня нет ни в одной из них. Когда у тебя, мягко говоря, не сложилось с фасадом, не очень хочется лепить селфи на фоне небоскребов и тропиков. Но это красиво оформленная страница «Гнездо Птицы Додо». И вся она посвящена моему сыну: куча забавных фото с прогулок, с его сна, рядом с сидящим около коляски грустным Ватсоном. Изредка я вижу ту самую игрушку, которой хвастала моя секретарша, только овечка моего сына теплого карамельно-сливочного оттенка. И везде заметки Полины: целые маленькие истории под фотографиями, на русском и английском. И тысячи подписчиков, которые комментируют их на разных языках.

— Ваш сын — новая знаменитость, — несмело улыбается секретарша.

Я рассеянно киваю, запоминаю страницу и возвращаю планшет.

В машине нахожу ее снова, открываю наугад одну из фотографий. Это история о прогулке в кошачью страну, и на снимке Доминик в смешной шапке с ушками. Полина приукрашивает, создает вымышленной мир, в котором я смутно узнаю очертания нашего дома и рощи поблизости. Еще есть рассказ про большое плаванье, про первый дождь и ночное путешествие на луну. Здесь целая красочная вселенная, и даже я, сухой чурбан, не могу сдержать улыбку, когда с фотографии на меня смотрит мой совершенно забавный, даже когда просто спит, Доминик.

Под снимком с его смешной и еще очень неясной улыбкой только пара строчек: «Такой же красивый улыбашка, как папа».

И эти несколько слов на хрен выносят мне мозг.

Что с нами происходит, Полина?

Я снова и снова перечитываю короткую заметку, как будто это не просто запись под фото, а евангелие от Полины, но с моими глазами все в порядке — она действительно это написала. Красивый улыбашка. Разве женщина, которая любит своего ребенка настолько сильно, что полностью в нем растворилась, будет сравнивать его с человеком, который ей глубоко противен?

Прошу водителя притормозить около цветочного магазина. Глупый порыв, нерациональная блажь, но мне хочется сделать ей приятно. На табличке написано, что работает до десяти, и у меня всего пятнадцать минут, тем более, что продавщица за стеклянной дверью уже явно собирается закрывать. Делаю шаг — и останавливаюсь, потому что понятия не имею, зачем бы Полине принимать от меня цветы. С каким лицом она возьмет букет? С теми же стеклянными безразличными глазами?

Я давно обещал себе завязать с сигаретами, но никак не получается: рука сама тянется к пачке и зажигалке. Но сейчас дым едким облаком опускается на дно легких, и становится еще хуже. Часть меня пытается проанализировать нас с Полиной, найти общий знаменатель для того, что с натяжкой тянет на отношения. Как жена, Полина ответственно выполняет свою часть сделки: мой сын родился здоровым, хорошо набирает вес, окружен ее заботой и любовью, и даже у самых досужих любителей копаться в грязном белье нет ни единого повода усомниться в счастливой семейной жизни одного безобразного миллионера. У моей жены есть машины, драгоценности, меха. У нее в принципе есть все, что она захочет. Ей не нужны цветы, даже если я скуплю их вместе с магазином.

Женщина выходит из магазина, опускает роллет и проверяет замки. Потом замечает меня и неуверенно мнется на месте, бросая многозначительные взгляды в сторону остановки. Отрицательно мотаю головой, провожаю взглядом ее фигуру, зачем-то жду, пока она полностью скроется в подземке.

Пока еду домой, начинается дождь. Долго стою на крыльце, пытаясь убедить себя, что жизнь совсем не изменилась после той записи — я даже в подростковом возрасте никогда не зацикливался на женщинах, всегда спокойно брал и спокойно отпускал. Когда не ждешь признаний и любви до гроба, нет искушения строить воздушные замки на выдуманном фундаменте.

В доме тихо, только Ватсон переминается с ноги на ногу и цокает когтями по полу, подставляет морду под ласку. Я иду к себе, принимаю таблетки, переодеваюсь в домашние джинсы и футболку и иду к сыну. Планировка его комнаты такая, что с одной стороны она прилегает к комнате Полины, а с другой есть просто дверь в коридор, через которую обычно захожу я. Доминик безмятежно спит в своей кроватке: он основательно прибавил в весе, и я все время останавливаю себя, чтобы не потрогать его щеку пальцем. По пятницам я остаюсь спать с ним: дрыхну прямо на полу, чтобы в случае чего первым взять его на руки. Иногда сам делаю смеси, иногда беру ту, что Полина готовит заранее и оставляет в детском термосе, чтобы не остыла. Мы никогда не обсуждали все эти мелочи, но каким-то образом у нас получается работать как слаженный механизм.

Я слышу странный звук из-за двери в комнату Полины. Сначала кажется, что это очередной звуковой фантом, рожденный заразой, которая сидит у меня в голове, но звук повторяется. Крадусь на него, как вор, прислушиваюсь изо всех сил. Возможно, Полина говорит по телефону? Самое время для ночных сопливых разговоров с ее Поющей головой. Но нет, это точно не слова, и не смех.

Она плачет. Слышу, как душит рыдания подушкой, отчаянно глотает неосторожные всхлипы. Она очень старается не шуметь, но каждый звук так очевиден, что я запросто рисую ее в своем воображении: лежит на кровати, лицом в подушку, короткими ногтями скребет по наволочкам, дрожит и все равно прислушивается, не проснулся ли Доминик. Я кладу ладонь на дверную ручку, но так и не решаюсь войти. Не хочу. Вдруг у нее приступ недомолвок с Андреевым, а я точно не хочу быть жилеткой, в которую Полина будет рыдать о загубленной любви. И у меня нет волшебного скотча, чтобы клеить ее разбитое сердце во второй раз.

Плач сменяет какая-то возня, я отступаю от двери, но все равно недостаточно быстро, потому что она распахивается у меня перед носом, и первое, что я вижу — огромные глаза моей жены. Она слишком поздно соображает, что я стал свидетелем ее слез: вскидывает руки, чтобы вытереть потеки со щек, медлит, а потом безразлично роняет их вдоль тела.

— Здравствуй, Адам, — слышу ее сухой голос.

Я потихоньку, всем корпусом, выталкиваю Полину из детской, обратно в ее комнату. Прикрываю дверь, пока Полина идет к кровати, на ходу кое-как приглаживая выпавшие из косы пряди. Мне нравится, что дома она такая забавная: может завязывать то косы, то хвостики, или скручивает волосы в гульку на самой макушке. И почему-то это смотрится намного притягательнее, чем укладка, с которыми она неизменно появляется на любом мероприятии, где нам положено быть вместе.

— Что случилось? — без «здравствуй» в ответ спрашиваю я.

Полина стоит спиной и лишь нервно передергивает плечами.

— Просто так люди не плачут. — Первая мысль в моей голове — у нее снова случилась размолвка с сестрой. Ума не приложу, по какому поводу на этот раз, потому что после того телефонного разговора с Ириной я прервал все наши отношения, кроме показной вежливости на фотокамеры. — Проблемы с Ириной? — озвучиваю свою догадку.

— Нет! — слишком резко отвечает она.

Во мне просыпается нормальное желание просто развести руками и свалить. Мой мозг имеет работа, фонды и болезнь — не тот случай, когда хочется быть добровольно отыметым еще и собственной женой. Но она тут ревет явно больше, чем пять минут. А я все еще ее единственная семья. К тому же, я старше.