Тайная дипломатия Кремля - читать онлайн книгу. Автор: Леонид Млечин cтр.№ 54

Немец буркнул:

— Пока еще нет.

Когда через двенадцать часов в вагон вошли немецкие пограничники, полковник радостно сказал:

— Вот теперь мы, действительно, в Европе.

Попытка Москвы сблизиться с Польшей вызвала резкую реакцию Германии, которая опасалась тесных отношений Москвы и Варшавы. Закончилось это подписанием в январе 1934 года польско-немецкой декларации о ненападении. В Москве она была воспринята как антисоветская. Впрочем, и в советском руководстве как-то особенно не любили поляков. Уже во время Второй мировой войны, когда поляки стали союзниками, Литвинов говорил американскому журналисту Эдгару Сноу в беседе, которая не предназначалась для печати: «Неразумно ставить на одну доску интересы тридцати миллионов поляков и интересы ста восьмидесяти миллионов русских. Там, где интересы русских сталкивались с интересами поляков, поляки должны были отступить».

Литвинов сказал Сноу, что он, может быть, и не согласен со своим правительством «по многим вопросам, но в отношении Польши мы абсолютно правы. В сущности, мы были чрезмерно снисходительны к Польше».

Усиление нацистской Германии служило аргументом в пользу улучшения отношений с Англией, Францией и Соединенными Штатами, которые никак не желали признавать Советскую власть.

Отношение Соединенных Штатов к Советской России было сформулировано сразу после Гражданской войны: американское правительство не намерено признавать советское правительство, которое не представляет в полной мере волю народов России. Об этом свидетельствуют роспуск Учредительного собрания и тот факт, что большевики не допустили всенародных выборов. О безответственности лидеров советского правительства свидетельствует их отказ признать обязательства России перед другими странами. И наконец, тот факт, что эти лидеры злоупотребляют привилегиями дипломатических представительств, используя их в качестве каналов для распространения революционной пропаганды…

Прошло десять с лишним лет, и в 1933 году американским президентом стал Франклин Делано Рузвельт. Уже из его предвыборных речей следовало, что он намерен признать Советский Союз. Но государственный департамент не спешил вступать в переговоры с Москвой. У американцев имелись свои заботы. Они боялись японцев, которые уже захватили Китай и намеревались еще больше расширить свою империю. Американские дипломаты опасались, что сближение с Советской Россией еще больше «разозлит бешеную собаку, сорвавшуюся с цепи на Дальнем Востоке» — так говорили тогда о Японии.

Правда, в Вашингтоне нашлось и немалое число сторонников признания среди тех, кто рассчитывал на развитие торговли, наивно полагая, что Советский Союз будет покупать американские товары на десятки миллионов долларов. Американская экономика остро нуждалась в реализации своих товаров, чтобы стимулировать собственное производство и остановить рост безработицы. Некоторым американским деловым людям нравилась идея планового хозяйства, и они восхищались грандиозными преобразованиями, затеянными в Советском Союзе.

Однако за океаном слабо представляли себе советский экономический механизм. Карл Радек, который еще находился в фаворе у Сталина, язвительно сравнивал популярность советской экономической системы с популярностью русских блюд, которые подавались в западноевропейских ресторанах. «Русские блюда, — писал Радек, — подаются в Европе без острого соуса настоящей московской кухни. Конечно, этот соус слишком остер для буржуазного желудка, поскольку состоит из трех компонентов, без которых не может быть настоящего русского блюда: революции, диктатуры пролетариата и правящей компартии».

В октябре 1933 года президент Рузвельт подписал послание председателю ЦИК Михаилу Ивановичу Калинину с предложением направить в Вашингтон советского представителя для переговоров о нормализации отношений между двумя странами. Президентское послание подготовил — без ведома государственного департамента — посол Уильям Буллит. Имелось в виду, что переговоры будет вести сам Рузвельт, а не государственный департамент. Для американских дипломатов президентская инициатива оказалась сюрпризом.

В ответном послании Калинина говорилось, что нарком Литвинов без промедления выедет в Вашингтон. Предложение Рузвельта для советских руководителей тоже оказалось сюрпризом, но приятным, хотя Соединенные Штаты рассматривались в целом как противник. «Старания Северо-Американских Соединенных Штатов, — писал в августе 1931 года Сталин Кагановичу, — направлены на то, чтобы опустошить нашу валютную кассу и подорвать наше валютное положение, а САСШ теперь — главная сила в финансовом мире и главный враг».

7 ноября 1933 года Литвинов сошел в Нью-Йорке с борта океанского лайнера «Беренгария». Плавание продолжалось целую неделю. Наркома принял Рузвельт. Президента предупредили, что в лице Литвинова он столкнется с человеком очень умным и весьма прямолинейным в манерах и высказываниях. Литвинов прекрасно говорил по-английски и был отличным переговорщиком. Рузвельта такой собеседник устраивал.

Переговоры за закрытыми дверями шли несколько дней. Американцы хотели получить от советского правительства гарантии, что оно не станет с помощью Коммунистического Интернационала поддерживать организации, которые ставят своей целью насильственное свержение американского правительства. Кроме того, американцы надеялись вынудить советское правительство согласиться со свободой вероисповедания, в частности позаботиться о том, чтобы персоналу американского посольства в Москве была обеспечена возможность религиозного обучения своих детей. Третьей крупной проблемой был вопрос о долгах и будущих кредитах.

Поскольку Советский Союз принципиально отказывался выплачивать долги прежних правительств и компенсацию американцам за национализированную собственность, кредитов Москва не получила. Американцы специально создали Экспортно-импортный банк, но он практически не работал, потому что существовал закон, по которому кредиты предоставлялись только тем государствам, которые возвращают военные долги.

У каждой стороны имелся список претензий, но вместе с тем наличествовало и желание установить дипломатические отношения, хотя и Рузвельт и Литвинов подозревали друг друга в попытке обмануть партнера.

Когда Рузвельт 7 ноября 1933 года без пятнадцати шесть вечера впервые принял наркома Литвинова, то они довольно легко договорились об урегулировании долгов царской России. Президент Соединенных Штатов сразу заговорил о том, что религиозные свободы в России — базовое условие для переговоров об установлении дипломатических отношений. 17 ноября Рузвельт опять принял Литвинова и вновь завел разговор на эту тему.

— Ну хорошо, Макс, — сказал наркому Рузвельт, — вы знаете разницу между религиозными и нерелигиозными людьми? Вот в чем она заключается? Вас воспитали благочестивые родители. Смотрите, через какой-то время настанет вам срок умирать, и что, Макс? Вы вспомните своих родителей — хороших, набожных евреев, которые верили в бога и возносили ему молитвы. Я уверен, они и вас научили молиться.

Литвинов покраснел как рак, не зная, что ответить. Рузвельт продолжал, как ни в чем ни бывало: