Темная вода - читать онлайн книгу. Автор: Ханна Кент cтр.№ 28

Испуганная, встревоженная Мэри накинула на голову платок и бросилась в хлев — перевести дух.

Мэри сидела там в уютном, идущем от коровы тепле, пока не стало смеркаться и она не услышала, как в щелях засвистел ветер. Как хотелось бы ей бросить эту вдову с ее безумным хохотом и тем же вечером уйти по каменистой дороге в Аннамор. Если б не мысль о голодных братьях и сестрах, не воспоминания о матери, об усталых морщинах в углах ее рта, Мэри пустилась бы в путь и не побоялась бы идти всю ночь.

Когда она вернулась в дом, Нора вела себя так, словно ничего не случилось. Она велела Мэри заняться ужином, а сама села с вязанием и стала быстро-быстро работать спицами.

Лишь однажды она подняла глаза на Мэри. Лицо ее было непроницаемо.

— Briseann an dúchas tri chrúba an chait — истинный нрав кошки узнаешь, когда она выпускает когти.

— Да, миссис, — отозвалась Мэри. Она не поняла, к чему была сказана эта пословица, но уловила в ней угрозу, а не утешение.

С тех пор ни о приходе Тейга, ни о сплетнях у родника, ни о том, что было после, они не говорили, хотя Мэри и заподозрила, что к Михялу Нора стала менее внимательна. Все больше и больше заботы о нем ложилось теперь на девушку — купать, кормить, вставать к нему ночью, утешая его, прогоняя невидимые страхи, терзающие его нежную, таинственную душу. Мэри привыкла к теням, прятавшимся в темных углах сумрачной хижины в туманные предрассветные часы. Она просыпалась и склонялась над ребенком, точно плакальщица над покойником.

Однажды ночью, разбуженная хриплым криком Михяла, Мэри высвободилась из хватких его рук и сунула голову под тряпичную подушку. Сидеть в постели и согревать его своим теплом и растирать ступни не было сил. Она погрузилась в блаженную пучину сна и счастливо пребывала там, покуда едкий запах мочи не заставил ее встрепенуться. Проснулась она на промокшей подстилке из сена. Мальчик с мокрой спиной успел продрогнуть и орал как подорванный.

Холодно стало и у Нэнс в ее бохане. В последние дни осени она часами собирала хворост для очага, резала на склонах колючий утесник, обшаривала пустоши, прихватив с собой острый, с черной ручкой, ножик, бродила по полям, собирая то, чего до нее не унесли дети. Кое-кто из соседей в благодарность за лечение приносил ей торф в корзинке, но на всю зиму этой малости, понятное дело, не хватит. Холод изведет ее, истерзает и замучает, если не найти чем поддерживать огонь в очаге все эти промозглые месяцы. Вечные эти поиски — как бы выжить. Нет у нее детей, которые бы о ней позаботились. Нет уже и родителей, чтобы помочь. Год за годом длится эта битва за то, чтобы хоть как-то выдержать. Уцелеть, остаться в живых. А она устала.

Когда это я успела так состариться, думала Нэнс, склоняясь к огню. Кости мои истончились и высохли, как птичий остов.

И дни скользят незаметно, один за другим. Когда она была моложе, время казалось нескончаемо долгим. И мир был полон чудес.

Но с годами и горы словно съежились. И вода в реке кажется холоднее, чем двадцать лет назад, когда поселилась она в этой долине. Времена года не сменяют друг друга постепенно, а летят так быстро, что только дух захватывает. Нэнс вспомнился Мангертонский лес, и как она, маленькая, идет по нему с бидонами козьего молока и потином для заезжих гостей, и какой тяжелый, звенящий монетами кошелек передавала она потом в благодарные руки отца; она чувствовала себя тогда заодно с этим лесом. Лесной мох ласкал ее усталые босые ступни, зеленый лесной полог служил защитой, а ветер дул, играя ее волосами, лишь для того, чтоб говорить с ней одной, шептать ей на ухо. Как близко было тогда до Господа, как вольно на душе, какой простой и свободной казалась жизнь!

Нэнс вспоминалось, как бродила она по горам, собирая пух чертополоха и ветки утесника и поджидая пони с туристами, направлявшимися к Чертовой Чаше лишь затем, чтоб поахать от восторга при виде солнца, заливающего светом озера. Озеро Лин золотилось на фоне небесной синевы окрестных гор. Легкие изменчивые облака плыли, на миг прикрывая солнце, и проходили мимо, точно пилигримы, пришедшие на поклон к святому. Нэнс помнила, как шла и она, взыскуя лишь благодати этого мира.

— Отчего ты плачешь? — спросил ее однажды отец, конопатя лодку на берегу озера.

Сколько же было ей тогда, в то лето, еще до приезда Мэгги с ее травами, посетителями и непонятными таинственными обрядами? Совсем ребенок, нераспустившийся бутон… Целая жизнь прошла с тех пор.

— Нэнс? Отчего ты плачешь?

— Оттого, что вокруг слишком красиво.

Отец понял глубину ее чувства. Природа прекраснее всего по утрам и вечером. От такой красоты и заплакать не грех. А иные люди всю жизнь проживут и так ничего не увидят и не почувствуют.

Наверно, тогда-то он и начал учить ее читать небесные знаки, привычные опытному глазу лодочника и озерного жителя. Еще до медленного ухода матери, до того, как появилась Мэгги, — когда все они еще были вместе и всё было хорошо.

— Мир, он не наш, — сказал отец однажды. — Он сам по себе и для себя, и тем прекрасен.

Это отец рассказал ей, что барашки на небе предвещают дождь и удачную рыбную ловлю, а ясный летний день — обманчив и может смениться грозовой ночью. Небо, учил отец, может стать другом, союзником, может предостеречь об опасности. Когда чайки начинают с криком кружить в воздухе, лучше не удаляться от берега, да и к дому надо держаться поближе.

Иногда до прибытия вежливых туристов, валом валивших в долину, чтобы отдать денежки продающим землянику девчонкам вроде Нэнс или лодочникам вроде ее отца и нанять экипаж до заросших тисами развалин аббатства Макрос, или когда мама, пережив очередную мучительную ночь, погружалась в сон, отец брал ее на озера.

— Посмотри-ка вверх, Нэнс! Видишь облака?

Нэнс помнила, как поднимала голову, щурясь на солнце.

— Что скажешь? Ведь правда же, они точь-в-точь как козья борода? Расчесанная козья борода!

Нэнс и сейчас чувствовала тот запах — глины и воды.

— Гляди, вот в той стороне борода темнее, верно? — Вынув весло из воды, отец указывает им на небо. — Вон оттуда-то и придет ветер. Сегодня придет. Крепкий ветер, попомни мое слово. А черный кончик бороды — значит, дождь там. Как думаешь, что нам делать, если на небе борода такая?

— Думаю, надо нам домой побыстрее плыть.

— Козел этот ничего хорошего нам не сулит. Джентльменов с женами сегодня не предвидится. Давай-ка к маме возвращаться.

Он любил озера, отец. И море любил. Выросший возле Корка-Хыне, он говорил об океане так, как некоторые мужчины говорят о матери — с почтением и огромной, переполняющей душу любовью.

«В ясную погоду прилив морской словно шепчет — тихо и нежно. И море тогда спокойное, можно ему доверять. А вот если птицы морские рано поутру в гавань потянулись — это предупреждает море, чтоб оставили его в покое, не лезли. Баклан на скале ветер предвещает, а куда он смотрит, с той стороны и ветер налетит.