Так жилетка, которую надевали под кафтан, превратилась в куртку или рубашку всадников. Устаревшие значения этого слова забылись (многие путают камзол с кафтаном), а единственное, сохранившее актуальность, осталось в очень узком «секторе» языка. Если вы не интересуетесь лошадьми и скачками, то можете прожить всю жизнь и не узнать, что жокеи до сих пор носят камзолы.
А откуда произошло само слово? Мы знаем, что в русский язык оно попало из немецкого. А туда? Из французского – camisole. Возможно, кстати, что немецкий из этой цепочки стоит исключить. Но откуда оно появилось во французском языке? Из итальянского! А что значит «camiciuola» по-итальянски? «Сamice» в Средние века называли простую льняную длинную или до колен слегка приталенную сорочку – с рукавами или без. В современном итальянском языке это слово обозначает «рабочий халат» – например, халат медика или лаборанта. Camicetta – это кофточка, блузка, а camiciuola – просто фуфайка.
Видите, какие кульбиты иногда проделывают слова, когда ими «перебрасываются» разные языки!
* * *
Прошли годы, вышли из моды роброны и камзолы, и вот уже на прогулку одевается денди нового года Евгений Онегин:
Покамест в утреннем уборе,
Надев широкий боливар*,
Онегин едет на бульвар**
И там гуляет на просторе,
Пока недремлющий брегет***
Не прозвонит ему обед.
Эта строфа, как и многие другие в первой главе поэмы, испещрена примечаниями. Из них мы узнаем, что «боливар» – это шляпа в виде цилиндра с широкими полями, названная по имени испанца Симона Боливара, вождя национально-освободительного движения в Латинской Америке. «Бульвар» – это не просто какой-то бульвар, а Невский проспект, в начале XIX века обсаженный рядами лип. Тогда (да и в наши дни тоже) в Париже были знамениты «большие бульвары» правого берега Сены, возникшие на месте старых городских стен времен Карла V и Людовика XIII. Они стали излюбленным местом прогулок парижан, здесь обменивались новостями, демонстрировали модные платья и читали «бульварную прессу» – газеты, публиковавшие острые, злободневные статьи и романы с продолжением. Конечно, подобный бульвар должен был появиться и в Петербурге (вскоре Гоголь опишет его в повети «Невский проспект»). А «брегет» – это еще одна «парижская штучка»: карманные часы с боем, названные именем их создателя часового мастера Авраама-Луи Бреге, открывшего свою мастерскую в столице Франции еще в 1775 году. Его творения постепенно завоевали популярность у французской элиты, а потом и в всей Европы.
Вооружившись замечательной книгой Юрия Михайловича Лотмана «Роман Пушкина «Евгений Онегин». Комментарий» и последовав за Онегиным в модный ресторан Talon, мы узнаем, какое вино называлось «вином кометы», почему знакомое нам слово «ростбиф» Пушкин писал как «roast-beef», Страсбургский пирог называл «нетленным», а Лимбургский сыр – «живым».
Но вот Онегин возвращается домой, чтобы переодеться к балу. И тут Пушкин признается:
В последнем вкусе туалетом
Заняв ваш любопытный взгляд,
Я мог бы пред ученым светом
Здесь описать его наряд;
Конечно б это было смело,
Описывать мое же дело:
Но панталоны, фрак, жилет,
Всех этих слов на русском нет;
А вижу я, винюсь пред вами,
Что уж и так мой бедный слог
Пестреть гораздо б меньше мог
Иноплеменными словами,
Хоть и заглядывал я встарь
В Академический словарь.
Академический словарь – это уже знакомый нам «Словарь Академии Российской» в шести частях, вышедший двумя изданиями (в 1794-м и 1806–1822 годах), из которого были исключены «все иностранные слова, введенные без нужды». Названия всех трех упоминаемых Пушкиным предметов одежды действительно пришли к нам из других языков, и судьба их была различна.
В начале XIX века «culotte» – короткие штаны французских дворян – окончательно вышли из моды; на смену им пришли длинные «pantalon», быстро превратившиеся в русские «панталоны». Но довольно скоро это выражение было вытеснено уже имевшимся в нашем языке словом «брюки» (оно появилось в эпоху реформ Петра и происходит от нидерландского «broek»). Теперь мы называем чьи-то штаны «панталонами» только в шутку. Но по-французски и по-испански брюки – по-прежнему, «pantalon».
Жилет, появившийся в русском гардеробе в XVIII веке – напротив, вполне современное слово. Название, естественно, пришло из французского – «gilet», а туда – возможно, из португальского, где «jaleco» означало… «пальто». Сейчас мы без труда можем найти в магазинах жилеты женские и мужские, покроя и цвета на любой вкус, сшитые из самых разных тканей. И слово это вовсе не кажется странным или устаревшим.
* * *
Слово «фрак» нам тоже хорошо знакомо, мы не будем удивляться вместе с Чацким:
Хвост сзади, спереди какой-то чудный вырез
Рассудку вопреки, наперекор стихиям;
Движенья связаны, и не краса лицу!
И все же фрак едва ли можно назвать повседневной одеждой. А ведь уже в 1854 году в повести Тургенева «Затишье», описывающей глухую русскую провинцию, один из героев – добрейший Михаил Николаевич Ипатов, – придя в гости к приехавшему из столицы соседу Владимиру Сергеевичу, находит нужным объяснить: «У нас даже, скажу вам, на именины друг к другу ездят не иначе как в сюртуках. Право! Так уж у нас заведено. В соседних уездах нас за это сюртучниками называют и даже упрекают якобы в дурном тоне, но мы на это и внимания не обращаем! Помилуйте, в деревне жить – да еще чиниться?». И он действительно одет с сюртук. Зато второй гость – Иван Ильич Бодряков, тоже провинциал, одет, как подобает светскому человеку: «На нем был черный старый фрак, застегнутый наглухо». Подтрунивая над приятелем, Ипатов замечает: «И у нас в уезде живут люди, можно сказать, умнейшие, европейски образованные люди, хоть и фраков не носят». На бал в одной из усадеб столичный гость, само собой, приезжает «во фраке и белых перчатках… Старик Ипатов, увидя Владимира Сергеича во фраке, ласково попенял ему и указал на свой сюртук». Но на балу Владимир Сергеевич видит даму, которая его заинтересовала, «танцующею с молодым человеком красивой наружности, в щегольском фраке, с выразительными глазами, тонкими черными усиками и блестящими зубами; золотая цепочка висела полукругом у него на желудке». И эта «фрачно-сюртучная» оппозиция составляет одно из «подспудных течений» повести.
Сюртук (от фр. surtout) – также «дитя» французской моды – появился в России в начале XIX века, и стал одеждой не только провинциальных дворян, чуждающихся снобизма, но и столичных чиновников. В балладе Николая Соколова «Он», ставшей основой народной песни, в сюртук одет Наполеон:
Кипел, горел пожар московский,
Дым расстилался по реке.
На высоте стены кремлевской
Стоял Он в сером сюртуке.
На рубеже XIX и XX веков довольно мягкий и бесформенный сюртук превратился в «пиджак». Это слово получилось из английского «pea-jacket», а то, в свою очередь, из нидерландского «pijjekker» («pij» – разновидность грубой ткани, «jekker» – куртка). «В довольно приличном и ловко сшитом, хотя и поношенном уже пиджаке» приезжает из-за границы в Петербург князь Мышкин. А уже в XX веке пиджак стал повседневной деловой одеждой.