– Уфуфу, – мутант опустил волосы. Протянул длинную лапу к телу Рахмата, стащил с его ноги шлёпку цвета чайной розы и засунул себе в лицевую дыру. Пережёвываемая резина противно заскрипела.
– Э, да ты совсем дурак, – констатировал козёл и вытянул из-за спины меч. Мутант даже не пошевелился, только снова наставил на него шевелящуюся шерсть.
– Ну тады ой, – Попандопулос закруглил диалог, развалив голову уродца напополам.
Сусанин рухнул. Окровавленный кусок недожёванной шлёпки подлетел вверх, угодил в «электру» и выбил из неё фонтанчик фиолетовых искр.
Козлу пришло в голову, что надо бы типа что-то сказать напоследок. Как назло, в голову ничего подходящего не лезло, кроме избитых цитат типа «был ли покойный нравственным человеком». Септимий машинально прикинул насчёт Рахмата и внезапно подумал, что ведь, пожалуй, какая-то нравственность у обезьяна в самом деле была. По крайней мере, о своём выводке он пытался позаботиться как мог и как умел. Правда, поздно и без толку, но такова участь большинства устремлений.
– Хуй с тобой, Рахмат, – наконец сформулировал Попандопулос простыми и точными словами то, что было у него на душе. И был вознаграждён ощущением некоей завершённости, законченности. Ещё один кусок жизни был прожит и пережит, а теперь перед ним лежали новые дороги.
Через полчаса, отдохнувший и подкрепившийся – Рахмат оказался жёстким и неаппетитно попахивал, зато молоденький нахнах, угодивший несколько ранее в «жарку», ну просто изумительно пропёкся – козёл шёл по узенькой тропке, напряжённо всматриваясь в зелёный туман.
Он искал проход, ведущий в Сонную Лощину.
Глава 40, из которой автор сего сочинения узнаёт о себе и своём творчестве нечто нелестное
31 октября 312 года от Х.
Страна Дураков, Вондерленд, мини-сити Кавай, дом-усадьба семьи Ловицких.
Скверная пародия на день.
ИНФОРМАЦИЯ К РАЗМЫШЛЕНИЮ
Дорогая, я задерживаюсь в Понивилле как минимум до праздников. Может быть, ты понадобишься мне здесь, так что не затевай никаких поездок и прочей ерунды! Присматривай за Фру-Фру и обязательно напомни ей про обзорный доклад по работе Комиссии на этот год. Я ей писала, но сейчас она может быть невнимательной. Обязательно напомни ей про доклад! Целую. Мама.
Частная переписка, передано личным бэтменом Мирры Ловицкой.
Альбертина скучала. Не то чтобы ей было нечем себя занять. Просто ничего не радовало. А всё то, что порадовать могло бы – как назло, куда-то подевалось, попряталось.
С утра пораньше зарядил мелкий противный дождь. Все планы насчёт сходить на выпас с подружками отложились на неопределённый срок. Куда-то испарилось и намерение посетить салон Жанны Францевны и посмотреть новую коллекцию зимних подков и гиппосандалий. Можно было бы зайти в «Сено». Но «Сено» закрылось на спецобслуживание – Псюша Сучак, решившаяся наконец продолжить род, пригласила на зачатие своего будущего потомства весь кавайский бомонд. Праздник обещал быть грандиозным: Псюшина врачка-поневодка спланировала первую консуммацию на два часа дня, а последнюю – на полночь, чтобы максимизировать вероятность зачатия. Остальное время отводилось интенсивной культурно-развлекательной программе – такой, после которой на своих копытах не уходят.
Младшая Ловицкая приглашения не получила. Псюша пребывала в ссоре с Альбертининой мамой, которая провернула против неё успешную интригу. Панюню это, конечно, знала, но всё-таки ужасно расстраивалась.
Потом начались какие-то мелкие домашние бедульки.
Забарахлил старый тесла-приёмник, из-за чего электрический пол остыл, а вода в ванной стала совсем ледяной. Теплолюбивую Панюню это выбесило до такой степени, что она забила старую крольчиху, присматривавшую за сантехникой, а потом, чтобы успокоиться, сожгла в камине две корзины маленьких, опустошив таким образом кладовую. Дальше выяснилось, что на кухне кончились медовый овёс, расторопша и соевый шрот. Забивать повара Ловицкая не стала, ограничившись приказом поставить себе клизму со скипидаром. Увы, повар-крысак в припадке раскаяния со скипидаром переборщил и околел от болевого шока… В общем, вместо прекрасного утра образовался полон рот забот.
Разумеется, в другое время Панюню передоверила бы житейские дела Мартину Алексеевичу. Который не то что всё исправил бы, а просто не допустил бы ничего подобного. Но тот уже третий день сидел с больной Наташкой: старая сука слишком резво кинулась на зов хозяйки, споткнулась о порожек и сломала шейку бедра. Наташкиного ласкового язычка Альбертине не хватало отчаянно. Поэтому вместо того, чтобы просто забить хворую челядинку, она отдала её на излечение лемуру – который был, ко всему прочему, неплохим домашним лекарем. Передоверять же его компетенции кому-нибудь из дурноватой домашней челяди она не хотела. И в результате оказалась вынуждена управляться с навалившимися проблемами сама. Это её совершенно вымотало, но ни капельки не развлекло.
Сначала пришлось скандалить по поводу тесла-приёмника. Бэтмен для мелких поручений метался туда-сюда раз десять, пока коммунальщицы не соизволили прислать енотов-ремонтёров. Те долго копались, всё время спрашивая советов у бригадирши – уродливой толстухи-полусотки, которая выглядела как сам дьявол и вела себя соответствующе. В конце концов выяснилось, что вышел из строя силовой ключ холодного тока. Деталь была не остродефицитной, но вот прямо сейчас на складе её не обнаружилось. Альбертина пришла в ярость и толстуху прессанула: сначала припугнула маминым именем и возможностями, а потом някнула. Та поплыла и силовой ключ всё-таки добыла – Дочь знает как и где. Тепло вернулось, но Панюню пришлось ради сохранности нервов приложиться к бенедиктиновому ликёру. Нервишки слегонца отпустило, однако такое начало дня было уже не аллес гут.
За поваром пришлось обращаться к соседкам-эпплджекам, Жуже и Маше Герцен, чинной старобрачной паре, относящейся к верхушке среднего класса: сто сорок и сто тридцать граций соответственно. Сердобольные и участливые Герценки тут же прислали своего домашнего кулинара с недельным запасом продуктов впридачу. Кулинар-богомол, несмотря на инсектоидную основу, оказался настоящим мастером и сварил Альбертине улётнейшую овсянку с отрубями, какой она в жизни не едала. Панюню поняла, что её повар никуда не годился, окончательно от этого расстроилась – и, само собой, снова приложилась к бенедиктину.
Не добавил позитива и кратковременный визит Молли Драпезы: та заскочила к Панюню как бы по дороге в «Сено» (её-то Псюша, разумеется, пригласила!). Зачем Гвин заходила на самом деле, Альбертина прекрасно знала: Молли томилась по Гермионе, с которой недавно завела отношения. Влюбчивая Молли находилась как раз на той стадии, когда без любимой дусечки и жизнь не мила. Гермиона же – хотя это был её первый настоящий роман – не столько сама пылала страстью, сколько позволяла себя любить. Так что большую часть времени Фру-Фру по-прежнему отдавала работе. Что, естественно, только распаляло бедняжечку Гвин, которая буквально места себе не находила.