Я защищал Ленинград - читать онлайн книгу. Автор: Артем Драбкин cтр.№ 34

Всё сильнее даёт себя знать голод. В середине ноября мой суточный рацион составлял 300 или 350 граммов (кусочек величиной с два коробка спичек) суррогатного хлеба, состоящего из 40 % муки, 40 % жмыха и 20 % древесной коры, а также включал ложечку сахара и половник так называемого горохового супа, коричневой жижи с несъедобным осадком. Через день мы получали 10 граммов сала - крохотный кусочек размером не больше ногтя большого пальца. В это голодное время мы вспомнили, что в конце октября, когда уже начались заморозки, при передислокации убило лошадь и мы её слегка прикопали. Мы нашли и откопали замёрзшую тушу, отрубили её заднюю часть и варили это пролежавшее месяц прикопанное мясо. Правда, немного припахивало, но кто на это обращал внимание, мы хотя бы несколько дней были сыты и не отравились. Однажды при оборудовании капонира для орудия я нашёл три мёрзлые картофелины, две величиной с грецкий орех и одну с яйцо. Очистив от земли, я их грыз сырыми, и казалось, что никогда ранее не кушал такой сладкой еды. В начале декабря мы заняли огневую позицию на окраине небольшого городка или пригорода Ленинграда. От местного населения мы узнали, что между нашими и немецкими позициями, то есть на ничейной земле, находится поле с неубранной столовой свёклой. Но это же еда! И я с ещё одним солдатом батареи дважды ночью выползал на это поле, там мы разгребали снег, находили ботву свеколки и тихо, чтобы немцы не услышали, топориком её вырубали. Приносили по семь-десять свеколок и делили между солдатами поровну. Каждый себе варил их или сырыми съедал. Немцы, по-видимому, узнали о наших вылазках и стали периодически наносить миномётные удары. Во втором походе моего напарника ранило, и я больше туда не ползал. Неожиданно началась паника. В связи с тем что снег вокруг нашей позиции стал красным от нашей мочи, прибыла комиссия во главе с врачом полка. Подумали, что началась какая-то кишечная эпидемия. Мой организм настолько ослаб, что уже не было сил поднять топор и по крупицам долбить мёрзлую и твёрдую как кремень землю, чтобы углубить капонир. Сохранилось фото, сделанное в ноябре 1941 года для солдатского удостоверения. На вас глядит измождённый девятнадцатилетний старичок.

На этой позиции произошло трагическое событие: нелепо погиб командир первого огневого взвода, которого мы очень уважали. Бывший учитель, добрый, высокообразованный и культурный человек лет 32-35. В эту зимнюю стужу мы жили в очень низких блиндажах, углубить которые было невозможно из-за близости подпочвенных вод. В блиндажах перемещались на коленках. Выдолбленное в стенке углубление и выведенная оттуда труба являлась нашей обогревающей блиндаж печкой. На земляные нары наброшено разное тряпьё, предохраняющее от сырости. По какой-то причине оно загорелось. Солдаты и командир выскочили из блиндажа, и тут командир спохватился, что оставил там планшетку с картой, и бросился за ней. Из блиндажа валит едкий чёрный дым, и мы не пускаем его туда. Но он вырвался и полез туда навеки. Наши попытки вытащить его не дали результата, ибо невозможно было там находиться более двух минут. Когда мы вскрыли блиндаж, нашли его обгоревшего в противоположной от лаза стороне. В середине декабря получаем радостную весть, что впервые за эти два месяца идём в баню. Выдают нам по два котелка тёплой воды. Большой полутёмный моечный зал освещается одной тусклой лампочкой. Моемся совместно с девушками-солдатками. Командир орудия Воробьёв, молодой щёголь из Новосибирска, просит нас его и девушку заслонить в почти тёмном углу зала, чтобы заняться любовью. Увы, вскоре он удаляется хмурый, жалкий. Его ослабленный организм не отреагировал на желание. И всех нас туманят тяжёлые мысли, какими мы будем в нашей дальнейшей жизни, ведь все мужские функции у нас отказали.

Нас часто перебрасывают с одного участка фронта на другой. Уже давно привыкли к тому, что по пути передвижения видим лежащих в одиночку или сложенных в небольшие штабеля запорошенных снегом умерших людей. Но однажды увиденная картина особенно потрясла меня. Закрываю глаза, и перед ними возникает загаженная улица, на обочине которой лежат несколько заснеженных трупов, которые похоронная команда ещё не успела убрать. Мы сидим в кузове автомашины и вдруг видим в этом мёртвом хаосе города живого человека. По протоптанной в глубоком снегу узенькой тропинке с трудом идёт высокая молодая женщина в чёрном пальто и платке и на саночках везёт к кладбищу закутанное в тёплую шаль тельце своего ребёнка. И каждый из нас в этот момент подумал об оставленных близких. И теперь, по прошествии более чем 60 лет, при этом воспоминании у меня наворачиваются на глаза слёзы.

Скоро Новый, 1942 год. Мечтаем, что, возможно, к празднику нам дадут кашу. Вместо этого получаю в подарок красивый шарфик, от которого исходит такой знакомый запах любимых маминых духов, напоминающий запах пара от шоколадного напитка, но более острый. Держу в руках шарфик, вдыхаю этот знакомый запах и вспоминаю маму, отца, сестру и брата, не сдерживая слёз. Вот уже полгода ничего о них не знаю. Где они, живы ли? И так тяжело на душе! Под самый Новый год недалеко от нашей огневой позиции нахожу две передние ноги неизвестно когда убитой лошади. Разрубили на куски и начали их варить в ведре в надежде, что получится жижа, подобная холодцу, и можно будет погрызть кожу, ибо мы предварительно ноги осмолили на костре. Варили долго, но ничего не получилось от нашей затеи, кожа так и осталась на костях, как приваренная.

В середине декабря занимаем последнюю огневую позицию в блокированном Ленинграде - у Невской Дубровки, чтобы поддерживать артиллерийским огнём наши части на Дубровинском плацдарме. От него всего 10 километров отделяют Ленинград от Большой земли. Немцы сильно закрепились, и наши многочисленные атаки не давали успеха, этот узкий коридор жизни ленинградцев оставался непреодолимым. Несмотря на сильные морозы, река Нева у переправы не успевала покрыться льдом из-за непрерывного обстрела немецкой артиллерией. 5 января 1942 года получаем приказ сняться с позиции и готовиться к маршу. Покидая город-герой Ленинград, напомню, что Указом Президиума Верховного Совета СССР от 22 декабря 1942 года все защитники города, в том числе и я, были награждены медалью «За оборону Ленинграда».

6 января 1942 года оставляем Ленинград по проложенной по льду Ладожского озера дороге. Наши водители с большим мастерством, не мешая встречному потоку автомашин с грузами и объезжая многочисленные полыньи, к вечеру достигли противоположного берега озера. Остановились в небольшом посёлке. По просьбе повара я пошёл к озеру за водой и на обратном пути по неосторожности облил левый сапог. Это имело для меня тяжёлые последствия: стояли сильные морозы, и, пока я дошёл до нашей стоянки, носок левого сапога промёрз, прихватив и большой палец. На рассвете продолжаем движение по направлению к посёлку Войбокало, а оттуда в районы первого и второго торфяных участков, где развёртываем огневые позиции. Цель командования прежняя: любой ценой деблокировать Ленинград, но теперь из внешнего обвода в направлении железнодорожной станции Мга. Для нас, ленинградских воинов, начинается новая жизнь, нас, дистрофиков, начинают откармливать. Помимо повседневного сытного солдатского пайка, получаем дополнительно 25 граммов сливочного масла и 100 граммов водки. Хлебная норма солдата составляет 500 граммов сухарей в сутки. Боже мой, ведь один только чёрный сухарь по калорийности выше, чем весь наш прежний суточный паёк в Ленинграде. А тут ещё получаем суп и кашу. И навалились солдатики на такой обильный харч всей своей изголодавшейся душой, забыв, что наши желудки давно отвыкли от такой пищевой нагрузки. И пошли у солдат всяческие желудочные напасти от обильной пищи.