Я защищал Ленинград - читать онлайн книгу. Автор: Артем Драбкин cтр.№ 32

Был такой случай: наша землянка находилась на правом берегу, недалеко от Невы, с левого берега к нам часто залетали пули - разрывные, трассирующие и обычные. У меня была кожаная морская шапка, и вот один раз пуля прочертила по меху, но голову не задела, а только повернула шапку. В другой раз наш фельдшер вышел на улицу и вдруг возвращается с открытым ртом, полным крови: пуля пробила ему обе щёки. Мы смотрим - щёки пробиты, а все зубы целы. Потом он рассказал, что, выйдя из землянки, сладко зевнул и в этот момент пуля пробила ему обе щёки, не задев челюсти.

Когда мы стояли на Невской Дубровке, то видели, как по левому берегу стреляли «катюши». Потом кто-то на мотив песни про Катюшу сочинил такие слова:

Разлетались головы и туши,

Дрожь колотит немца за рекой.

Это наша русская Катюша

Немчуре поёт за упокой:

«Ты лети, лети, как говорится,

На кулички к чёрту на обед

И в аду всем рыжим, толстым фрицам

От Катюши передай привет!

Пусть все помнят русскую Катюшу,

Пусть услышат, как она поёт.

Из врагов выматывает души,

А друзьям отвагу придаёт».

Кажется, в конце марта нашу дивизию сменили и отвели в район деревни Манушкино. Медсанбат расположился на берегу озера. За время службы в 10-й дивизии я успела поработать почти во всех подразделениях: и в истребительно-противотанковом дивизионе, и в заградотряде, и почти во всех полках, кроме разве 304-го. Затем наша дивизия встала в оборону против финнов на Карельском перешейке, здесь раненых было, конечно, меньше.

Однажды я посылаю с каким-то поручением одну девочку, надо было пройти несколько километров. Она мне говорит: «Я не могу идти, посмотри, у меня все ноги стёрты». Делать нечего, пришлось идти самой. Возвращаюсь из штаба, а на месте нашей палатки, где оставалась эта девочка, - только глубокая воронка от тяжёлого снаряда, вот так.

Когда в январе 1944 года началось наступление с целью окончательного снятия блокады, из медиков нашей дивизии была создана группа усиления, направленная в 64-ю гвардейскую стрелковую дивизию, которой командовал Романцов - бывший командир нашей 10-й сд, в эту группу попала и я. Мы брали Красное Село, там тоже было очень много раненых. Один раз из-под Красного Села мы привезли в Ленинград машину раненых. И когда их сдали, решили заехать к тёте Поле, попить чайку. Только сели, как вдруг объявляют, что блокада снята, мы выбежали на улицу. Люди бежали грязные, чёрные, плакали, целовались, совершенно незнакомые люди обнимались. И был салют - я первый раз видела салют. Такого салюта, мне кажется, я больше никогда не видела. Даже в День Победы не было такой радости, какая была в тот день.

Интервью и лит. обработка А. Чупрова

Сергеев Александр Иванович

В сентябре 1941 г. наша часть прибыла непосредственно под Ленинград - на аэродром Ковалёво-Всеволжск. То есть мы, все те, кто из-под Луки, из-под Тосно бежали и остались живы, прибыли туда. Нас тогда сначала направили в Ленинград. Нам тогда сказали: «Идите оформляйтесь через Фрунзенский военкомат». Мы ещё удивлялись тому, говорили: «А почему через Фрунзенский? Мы же и так военные». «Всё равно, - сказали нам, - надо через этот военкомат, а это как раз связано...» Тогда в Ленинграде было много районов, и в каждом из них был военкомат: Фрунзенский, Чкаловский, Василеостровский. Когда мы прибыли в военкомат, то сказали, что ещё со вчерашнего ужина кушать хотим. Нам сказали: «Сейчас вас накормим, и пойдёте туда-то, туда-то». А через день-два мы начали какую-то комиссию проходить. Но у меня ничего, кроме комсомольского билета, с собой не было. Там же как получилось? Документы остались в штабе. Их повезли на машине, а нам сказали: «А вы добирайтесь пешком!» И вот мы с Тосно шли лесами. Через сутки, как сейчас помню, Лужский рубеж прошли. Около Веймарна на поезд посадили. Нас там бомбили. А потом прибыли в Ленинград. Там нас встретил Гугель. Еврей, но хороший человек. Ему было лет 30. Он очень много хорошего сделал для блокадников, чтобы сохранить им жизнь. И он нас направил на аэродром Ковалёво. Рядом с нами были Бернгардовка, Всеволжск. Я видел издалека, как горели Бадаевские склады. А ведь были такие люди, которые подделывали документы и вместо того, чтобы идти на завод танки ремонтировать, отправлялись на Ли-2 на Большую землю.

Тогда туда, на аэродром Ковалёво, стали поступать новые машины: «истребки» МиГ-3 и ЛаГГ-1, а также «чайки» - самолёты И-16, двухкрылые, все эти машины - винтомоторные. К тому времени я уже стал квалифицированным оружейником. Но ШМАС так и не закончил - обучение там должно было продолжаться полтора года. Я, например, знал все стволы истребительного вооружения. Как сейчас помню, ШКАСы - калибр 7,62, Шваки - 20 миллиметров, Березина - 12,7 миллиметра, УБС.

Помню, наши транспортные самолёты (машины Ли-2, «Дугласы», санитарные и тяжёлые ТБ) сопровождали своим прикрытием через лес по Ладожскому озеру эвакуированных людей и ценные грузы, которые направлялись в Тихвин и Вологду. Даже Совет Ленинградского фронта. От нас требовали невозможное, но мы справлялись: как технический состав, так и лётчики проявляли героизм. Помню, где-то в октябре - ноябре 1941 года немцы остановились и окопались. Но мороз им помешал, и они выдохлись. Мороз достигал минус 40-43 градуса. Было очень трудно воевать под Ленинградом, особенно ополченцам. Как гражданские, так и мы, военные, сделали очень многое для того, чтобы наши «ястребки» летали, а их вооружение - и пушки и пулемёты - безотказно работало. Командовал авиацией нашего фронта генерал Новиков. С нашего самолёта лётчики с истребительного полка каждый день сбивали самолёты противника, а я на фюзеляже самолёта отмечал каждый сбитый самолёт - рисовал на борте красную звёздочку. Тогда с наших аэродромов взлетали многие знаменитые лётчики и совершали подвиги. Так, например, в районе Пскова лётчики-истребители, все - младшие лейтенанты, Пётр Харитонов, Иван Мясников, Михаил Жуков и Сергей Жуков таранили вражеские истребители. И они первыми во время войны были представлены к званию Героя Советского Союза. Ещё тараны у нас совершили капитан Л. Михайлов, лейтенант А. Лукьянов и старшина Николай Томин, которые совершили таран почти как японские камикадзе. Это был моральный фактор, который явно недооценило фашистское люфтваффе и его генералы. Но это были те, кто сделал таран. А я непосредственно обслуживал самолёты Игоря Каберова и Пети Бринько. Были у нас такие лётчики, как Преображенский, Полунин, Хохлов... Бринько потом погиб под Ленинградом, ещё в 1941 году. Мне об этом сообщили, когда я уже лежал в госпитале в Вологде. Но так ничего такого особенного, многих аэродромов мы не видели: нас не отпускали. Наша задача была такая: чтобы пулемёты работали хорошо.

Мне пришлось служить на аэродроме, когда наши лётчики-истребители прикрывали «Дорогу жизни» под Ладожским озером. Слёзы капают у меня с глаз, когда я вспоминаю об этом. Но расскажу всё о том, что осталось в памяти. Придёт, помню, эшелон с Ленинграда на станцию Войбаколо. Люди были полумёртвыми и худыми. Когда мы, военные, были свободны, ну, когда не было боевых вылетов на прикрытие бомбардировщиков, мы выгружали их. Потом их отправляли дальше в тыл на машинах «ЗИС-5» и «ГАЗ-АА» (знаменитые «полуторки»). А лёд, между прочим, тогда был не очень толстым на Ладоге. Часто немцы с другой стороны вели обстрел по машинам эвакуированных. Дорога по льду Ладожского озера была отмечена флажками. Она была вся в полыньях, потому что немцы постоянно стреляли по этой трассе из орудий. Наши «ястребки» ничем не могли им помочь: то была плохая видимость погоды, то обрабатывали другой объект поражения.