Нет, Зозон не считал себя несчастным или ущемленным. Несмотря на полную опасностей работу, он давно потерял страх смерти и пребывал в состоянии отрешенности ко всему происходящему вокруг. Никто из живущих не был ему дорог и близок. И это не так уж плохо: тот, кому нечего терять, не будет страдать от потерь. Но в его отношении к этой девчонке что-то было не так. Почему-то, когда она была рядом, у него подымалось настроение. Казалось, что брызги неисчерпаемой энергии, выплескивающейся через край из этого юного существа, долетают до него. Он чувствовал себя моложе и жизнерадостнее.
Нравилась ли она ему как женщина? Такие мысли он от себя гнал – ведь она ему в дочки годится. Да и не была Вера ни красивой, ни сексуальной. Ее неправильные черты, угловатые формы, резкие движения, не по-женски развитые, худые и в то же время мускулистые руки и ноги не делали ее той, кто вызывает желание и восторженные взгляды мужчин.
Относился он к ней как к дочке? Тоже нет. На стрельбище, ставя ей правильный упор арбалета, он должен был (а может быть, и хотел) к ней прикасаться. Это не вызывало у него желания – он бы посчитал такую слабость кощунственной. Но в такие секунды казалось, что он проникает в ауру этого создания, сотканную из ее тепла и запаха; он как будто оказывался под мягким и ярким колпаком, заслоняющим от них двоих этот серый неприветливый мир с его злобными обитателями. И, что удивительно, колпак этот со временем стал расширяться и становиться прочнее. Через недели лишь пребывание Веры в поле зрения раздувало тучи в его душе.
Между тем, Вера становилась бойцом. Во многом благодаря стараниям самого Зозона. И это его не радовало. Это его даже пугало! Еще никогда и никого он так сильно не боялся брать на задание. Он с холодным почтением викинга относился к гибели в бою своих товарищей и никогда это не принимал близко к сердцу. В конце концов, они все здесь были обречены: кто-то раньше, а кто-то позже. Но увидеть мертвой этого маленького бойца?! Этого просто не могло быть – он не должен этого допустить.
Истекал первый месяц пребывания Веры в отряде – именно на такой срок пятерка, в которую входил новобранец, освобождалась от участия в операциях. За месяц старшие товарищи должны были более-менее обучить и притереться к новому бойцу. Конечно, новобранца могли послать в бой и на следующий день после прихода в отряд, если уж сильно понадобится. Но сейчас такой надобности не было. В Муосе было затишье: в Урочище отсутствовало максимум две-три пятерки одновременно. Но даже затишье пугало Зозона – он-то знал, что за относительным спокойствием всегда наступают особенно тяжелые времена. И скоро ему придется вести Веру в бой.
IV
Убры
1
Вера шла на свое первое задание. Во время тяжелых тренировок и недолгих передышек у нее в уме невольно рисовались картины с различными вариациями, как это будет – в первый раз. Получилось все очень буднично. Командир вызвал Зозона, через полчаса Зозон собрал членов своей пятерки и спокойно сообщил:
– Администратор Партизанской обратился к Центру с просьбой оказать помощь в уничтожении лесников. Амуниция обычная. Сбор на этом месте. Выходим через час. Идет только наша пятерка.
Впервые женщина-убр выходила из ворот Урочища. Как и все воины их отряда, Вера была одета в серый камуфляж. Покрой костюмов был очень просторным. И без того угловатая фигура Веры в этом одеянии полностью скрывала остатки женских черт. Камуфляжная бандана на голове, мягкие полусапоги на ногах, боевая раскраска из сажи на лице, за спиной – на обшитой камуфляжной тканью пластине – укреплены ножны меча, держатель с арбалетом и колчан со стрелами. Поверх ножен и держателей – рюкзак из такой же ткани с минимумом пожитков. На широкой портупее – три метательных кинжала и наручники. Со стороны Вера выглядела как обычный спецназовец, может быть, только более щуплый и низкорослый, чем большинство из них. Никто бы не сказал, что это – девушка. Вот только походка у нее была одновременно вялой и крадущейся – у какого-нибудь очень наблюдательного знатока могло закрасться подозрение, что этот «парень» был знаком с диггерами. И вряд ли кто-то обращал внимание на необычный чехол на портупее – туда Вера прятала секачи. Зозон категорически запретил носить их открыто, чтобы не привлекать ненужного внимания.
В переходах убры шли колонной на расстоянии трех-пяти шагов друг от друга. Так легче было всем сразу не попасть в засаду или под арбалетный залп неприятеля. Командир пятерки никогда не шел первым или последним – офицер не должен был нелепо погибнуть.
Сейчас по туннелю впереди шел Паук. Вера с первых дней с ужасом смотрела на этого мутанта: вытянутая яйцевидная голова, уродливое лицо с постоянно меняющимися гримасами на нем, длинная шея, длинные руки и ноги; сам худой и ужасно горбатый. Один его вид вызывал отвращение. Хорошо хоть, его кушетка в казарме была через ряд от Веры. Веру удивляла его привычка молиться по вечерам: Паук доставал какую-то картинку, клал ее перед собой и что-то неслышно шептал с закрытыми глазами. Потом, забываясь, он начинал шептать громче, и до Веры доносились кощунственно звучащие из уст урода слова: «Благодарны суще недостойныя рабы Твои, Господи…». Уж ему-то за что кого-то благодарить?!
Особенно удивительной была настырность Паука в приношении его ежедневных молитв после недавних вестей о событиях в Монастыре. Эта святыня для тысяч верующих Муоса, в которую, как думали раньше, не мог войти ни один недоброжелатель, пала от разврата, алчности и злобы населявших ее монахов. Спор между монахами и жителями соседнего с Монастырем поселения из-за плодородного поля на Поверхности перерос во вражду, а затем в открытую войну, в ходе которой погибло немало поселян и монахов. После этого Инспекторат был вынужден закрыть Монастырь, расселив его обитателей по всему Муосу, а на его месте обосновать обычное поселение. А весь Муос облетело сообщение о жестокости монахов, украсивших спорное поле крестами с нанизанными на них головами посмевших с ними спорить поселян; да к тому же ходили достоверные слухи о нецеломудренных отношениях между монахами и прихожанками. С дискредитацией и закрытием Монастыря рухнул зыбкий мосток между кошмаром этого мира и покоем мира горнего. Некоторые мужчины и женщины Урочища разочарованно срывали с себя и своих детей нательные кресты и швыряли себе под ноги. А Паук лишь угрюмо смотрел на происходящее, но свою православную практику не прекратил. Видимо, из-за уродства он давно жил грезами рая после смерти и отказаться от них просто уже не мог.
Паук был настолько безобразен, что ни один из воинов никогда не завещал ему своих жен. С такими патологиями найти нормальную женщину, даже несмотря на нехватку мужиков, ему было нереально. Он мог рассчитывать только на мутантку, такую же, как сам. Он, может, и нашел бы такую да привел ее в Урочище. Но что будет с ней, если он погибнет? Кто из его боевых товарищей потом позаботится о ней? Что станет с его детьми? И какими будут его дети? Нет, Паук смирился со своей участью и жил один.
Несмотря на то, что Республикой, особенно в последнее время, не поощрялось нахождение мутантов на государственной службе, в отряде к Пауку относились хорошо. Он был просто солдатом, который так же, как и все, мог завтра погибнуть в бою. Иногда, правда, подвыпившие убры начинали отпускать жесткие шутки в адрес Паука. Он же тупил глаза и молчал. Вера первое время не понимала, почему Паука так ценят Зозон и другие. Дрался он чуть лучше какого-нибудь армейца, в спаррингах даже Вере почти всегда проигрывал. Ответ на этот вопрос Вера нашла не в спарринге и не в бою.