– Мама, не надо. Хватит.
Олли попытался обнять ее за плечи, но она вырвалась, метнулась к разделочному столу, по-прежнему завывая от смеха, схватила двумя руками тарелку с лазаньей – принесенную кем-то из почитательниц отца Брикстона – и вывалила ее содержимое себе на голову. Холодные макароны запутались у нее в волосах и рассыпались по плечам. Саму тарелку Арлин зашвырнула в гостиную.
– Фрэнки мертв, а у нас тут гребаный итальянский буфет!
Фред все же заставил себя шагнуть к жене, но она увернулась и от него тоже. Она смеялась, как разгоряченная, перевозбужденная девчонка, играющая в салки. Она схватила пластиковый контейнер с маршмэллоу. Начала поднимать, но уронила его себе под ноги. Смех резко оборвался. Арлин схватилась за левую грудь, одной рукой приподняв ее снизу, а второй прижав сверху. Растерянно посмотрела на мужа широко распахнутыми, полными слез глазами.
Эти глаза, подумал Фред. Я когда-то влюбился в эти глаза.
– Мама? Мама, что с тобой?
– Ничего, – сказала она и добавила после секундной паузы: – Кажется, что-то с сердцем. – Она наклонилась, глядя на курицу и маршмэллоу под ногами. С ее волос посыпались макароны. – Смотрите, что я наделала.
Арлин резко вдохнула, судорожно хватая ртом воздух. Фред попытался ее подхватить, но она была слишком тяжелой, и он ее не удержал. Еще до того, как Арлин осела на пол, ее щеки побелели.
Олли закричал и упал рядом с ней на колени.
– Мама! Мама! Мама! – Он испуганно обернулся к отцу. – Кажется, она не дышит!
Фред оттолкнул сына:
– Звони в «Скорую».
Больше не глядя на Олли, Фред положил руку на шею жены и попытался нащупать пульс. Пульс был, но сбивчивый, нехороший: тук-тук, туктуктук, тук-туктук. Фред оседлал Арлин, обхватил правой рукой свое левое запястье и принялся ритмично давить ей на грудь. Он не знал, правильно делает или нет. Так ли делают непрямой массаж сердца? Он совершенно в этом не разбирался, но когда Арлин открыла глаза, его собственное сердце подпрыгнуло к горлу и бешено заколотилось. Арлин очнулась, и теперь все будет хорошо.
Это не сердечный приступ. Она просто перевозбудилась. И потеряла сознание. Кажется, это называется истерический обморок. Но мы посадим тебя на диету, моя дорогая, и на день рождения я тебе подарю специальный браслет для подсчета…
– Я намусорила, – прошептала Арлин. – Извини.
– Не разговаривай, береги силы.
Олли уже звонил в «Скорую», с телефона на кухне. Он говорил быстро и громко, почти кричал. Диктовал адрес. Просил поторопиться.
– Вам придется опять убираться в гостиной, – сказала Арлин. – Прости меня, Фред. Мне очень жаль.
Но прежде чем Фред успел повторить, что ей не надо сейчас разговаривать, а надо просто лежать, пока она не почувствует себя лучше, Арлин сделала еще один шумный, судорожный вдох, а на выдохе вдруг обмякла. Ее глаза закатились, показались налитые кровью белки, превратившие ее лицо в застывшую маску смерти из фильма ужасов. Фред потом будет пытаться забыть это жуткое зрелище, но тщетно.
– Папа? Они уже едут. С ней все в порядке?
Фред не ответил. Он продолжал свою бестолковую реанимацию, горько жалея о том, что так и не выбрал время пойти на курсы оказания первой помощи. В его жизни вдруг оказалось так много всего, о чем он жалел. Сейчас он отдал бы свою бессмертную душу за возможность вернуться в прошлое. Всего на одну паршивую неделю.
Нажать, отпустить. Нажать, отпустить.
Все будет хорошо, мысленно говорил он жене. С тобой все будет хорошо. Не может быть, чтобы твоими последними словами стало «Мне очень жаль». Я этого не допущу.
Нажать, отпустить. Нажать, отпустить.
5
Марси Мейтленд с радостью согласилась взять Грейс в постель, едва та спросила, можно ли ей сегодня спать с матерью, но когда Марси предложила Саре присоединиться к ним, старшая дочь покачала головой.
– Ладно, – сказала Марси. – Но если вдруг передумаешь, приходи.
Прошел час, потом второй. Самая страшная в жизни Марси суббота перетекла в самое страшное воскресенье. Она размышляла о Терри, который сейчас должен был лежать рядом и крепко спать (может быть, ему снился бы предстоящий финал чемпионата Городской молодежной лиги; после победы над «Медведями» у «Драконов» были хорошие шансы взять кубок). Но Терри в тюрьме. Наверное, тоже не спит? Да, конечно, не спит.
Она знала, что предстоит трудное время, но Хоуи им поможет. Хоуи восстановит справедливость. Терри однажды сказал ей, что старина Хоуи Голд – лучший адвокат защиты на всем юго-западе и когда-нибудь ему точно предложат должность в Верховном суде штата. С учетом железного алиби Терри Хоуи просто не может не выиграть дело. Но каждый раз, когда Марси пыталась утешить себя этой мыслью и даже почти засыпала, она вспоминала Ральфа Андерсона, этого подлеца и Иуду, которого считала другом, и вся сонливость сходила на нет. Когда все закончится, они подадут в суд на полицию Флинт-Сити за неправомерный арест, незаконное заключение под стражу, очернение репутации и унижение человеческого достоинства – Хоуи подскажет, за что еще, – и когда Хоуи начнет свою массированную атаку, Марси позаботится о том, чтобы Ральф Андерсон оказался в зоне обстрела. Можно ли подать иск лично против него? Засудить его так, чтобы он лишился работы и всего, что имеет? Она очень надеялась, что да. Она очень надеялась, что им удастся пустить Ральфа по миру, и его женушку тоже, и их сыночка, с которым столько возился Терри, – чтобы они побирались на улицах с миской для подаяний. Конечно, в нынешние прогрессивные и вроде как просвещенные времена что-то подобное вряд ли возможно, но Марси нравилось представлять, как эти трое, облаченные в завшивленное рванье, нищенствуют на улицах Флинт-Сити, и эта картина, опять же, никак не давала заснуть, отзываясь в сознании яростью и злорадством.
Часы на прикроватном столике показывали четверть третьего, когда в дверях появилась ее старшая дочь в огромной футболке «Оки-Сити тандер», из-под которой четко виднелись ее ноги.
– Мам? Ты спишь?
– Нет, не сплю.
– Можно к тебе?
Марси откинула легкое одеяло и подвинулась. Сара прилегла рядом и, когда Марси ее обняла и поцеловала в макушку, горько расплакалась.
– Тише, не плачь. А то разбудишь сестренку.
– Я не могу не плакать. Я все думаю о тех наручниках. Извини.
– Тогда плачь тихонько.
Марси обнимала дочь, пока та не затихла. Минут через пять она решила, что Сара уснула, и сама попыталась заснуть. Теперь, когда обе дочери были рядом, может быть, у нее получится хоть немного поспать. Но потом Сара перевернулась на другой бок, лицом к маме. Ее мокрые глаза блестели в темноте.
– Его ведь не посадят в тюрьму?
– Конечно, нет, – ответила Марси. – Он не сделал ничего плохого.