4
Когда они снова выехали на шоссе, Ральф спросил Юна о processo dos Passos.
– Костюмированный парад на Страстной неделе, – ответил Юн. – Церковь не одобряет, но и не препятствует.
– А кто такой Farnicoco? Тот самый Эль Куко Холли?
– Хуже, – мрачно сказал Юн. – Хуже Человека с мешком. Farnicoco – Человек в капюшоне. Сам сеньор Смерть.
5
До дома Болтонов в Мэрисвилле они добрались около трех часов дня, когда жара стала невыносимой. Расселись в крошечной гостиной, где старенький кондиционер – шумный, сотрясавший стекла агрегат, которому, с точки зрения Ральфа, уже давно пора было в утиль, – честно старался хоть как-то охладить воздух, нагретый столькими разгоряченными телами. Клод принес с кухни набитый льдом пенопластовый холодильник, откуда достал банки с колой.
– Если кому-то хотелось пива, то придется потерпеть, – сказал он. – Я не держу дома спиртное.
– И правильно, – ответил Хоуи. – Не думаю, что мы будем пить спиртное, пока не разберемся с этим загадочным делом. В меру наших возможностей. Расскажите, что было сегодня ночью.
Болтон посмотрел на маму. Та скрестила руки и кивнула.
– Ну, – сказал он, – теперь-то понятно, что ничего особенного. Я пошел спать, как всегда, после вечерних новостей, и все было нормально…
– Ничего подобного, – перебила Люба. – Ты с приезда сам не свой. Беспокойный… – Она обвела взглядом гостей. – Плохо ест… разговаривает во сне…
– Мам, кто будет рассказывать, ты или я?
Она махнула на него рукой и отпила колы из банки.
– Вообще мама права, – сказал Болтон, – но лучше, чтобы на работе об этом не знали. Сотрудникам службы охраны в «Джентльмены, для вас» вроде как не полагается бояться. А я не то чтобы боялся, но тревожился. Сам не знаю с чего. И прошлой ночью меня особенно проняло. Мне приснился кошмар, и я проснулся около двух. Встал и пошел запирать двери. Мы их обычно не запираем, тем более если я здесь, хотя я всегда говорю маме, чтобы она закрывалась на все замки, когда она тут одна и когда помощница из соцслужбы Плейнвилла уезжает в шесть вечера.
– Что вам снилось? – спросила Холли. – Вы помните?
– Что кто-то прячется у меня под кроватью. Это все, что я помню.
Холли кивнула, чтобы он продолжал.
– Прежде чем запереть дверь, я на минутку вышел на крыльцо и сразу заметил, как тихо на улице. Койоты не выли. Обычно они начинают концерт, как только восходит луна.
– Это если поблизости никого нет, – возразил Алек. – А если кто-то есть, они умолкают. И сверчки тоже.
– Кстати, да. В саду за домом полно сверчков, но я их тоже не слышал. Я запер дверь и вернулся в постель, но заснуть так и не смог. Я вспомнил, что не запер окна, и пошел их запирать. Щеколды скрипели, и мама проснулась. Спросила меня, что я делаю, и я сказал: все нормально, спи дальше. Снова лег и даже почти заснул – я не смотрел на часы, но, наверное, время близилось к трем, – но тут вспомнил, что забыл запереть окно в ванной. Мне почему-то казалось, что кто-то лезет к нам в дом через это окно. Я побежал проверять. Я знаю, это звучит по-идиотски, но…
Он посмотрел на гостей и не увидел ни улыбок, ни скептических взглядов.
– Да, раз вы проделали такой путь, то, наверное, не считаете, что это глупо. В общем, я налетел в темноте на мамин пуфик для ног, и тогда она проснулась уже окончательно. Спросила, что происходит, не пытался ли кто-то пробраться в дом, и я сказал, что нет, однако ей лучше не выходить из комнаты.
– Но я, разумеется, вышла, – самодовольно сообщила Люба. – Командовать мной дозволялось только мужу, а он давно нас покинул.
– В ванной никого не было, и никто не пытался залезть в окно, но у меня было чувство – и сильное, – что непрошеный гость где-то рядом, прячется в темноте и выжидает удобного случая.
– Но не у вас под кроватью? – уточнил Ральф.
– Нет, под кроватью я сразу проверил. Глупо, я понимаю… – Он на секунду умолк. – Уже светало, когда я заснул. А потом мама меня разбудила и сказала, что пора ехать в аэропорт, встречать вас.
– Дала ему подольше поспать, – сказала Люба. – Потому и не сделала сэндвичи нам в дорогу. Хлебница на холодильнике, а мне трудно туда дотянуться. Сразу задыхаюсь.
– Как вы себя чувствуете сейчас? – спросила Холли у Клода.
Он вздохнул и провел рукой по щеке. Все услышали звук скрежета щетины о ладонь.
– Как-то странно. Я перестал верить в чудовищ примерно тогда же, когда перестал верить в Санта-Клауса. Но мне как-то тревожно, и, кажется, у меня развивается паранойя. Точно такие же ощущения я испытывал, когда сидел на коксе. Он меня преследует? Вы действительно в это верите?
Он обвел испытующим взглядом лица гостей. Ему ответила Холли.
– Я верю, – сказала она.
6
Какое-то время они молчали, погрузившись в свои мысли. Люба заговорила первой.
– Вы назвали его Эль Куко, – сказала она, обращаясь к Холли.
– Да.
Люба кивнула и снова задумалась, стуча распухшими от артрита пальцами по баллону с кислородом.
– Когда я была маленькой, мексиканские дети называли его Кукуем, а белые – Кукой. У меня даже была книжка с картинками об этом страшилище.
– У меня тоже, – сказал Юн. – Наверняка точно такая же. Мне ее дала abuela. Такой великан с одним большим красным ухом?
– Sí, mi amigo
[25]. – Люба достала сигареты и закурила. Выпустила дым, откашлялась и продолжила: – В той сказке было три сестры. Младшая готовила, убиралась и делала всю остальную работу по дому, а ленивые старшие сестры только над ней насмехались. Пришел Эль Кукуй. Дверь была заперта, но он выглядел в точности как их отец, поэтому сестры его впустили. Он забрал злых сестер, чтобы их проучить. И не тронул младшую, которая так старалась для отца, растившего дочерей в одиночку. Помнишь, да?
– Да, конечно, – ответил Юн. – Услышанные в детстве сказки хорошо запоминаются. В той книжке Эль Кукуй вроде как был хорошим, наказал злых сестер, восстановил справедливость. Но я помню, как мне было страшно, когда он тащил девочек в свою пещеру в горах. Las niñas lloraban y le rogaban que las soltara. Девочки плакали и умоляли отпустить их.
– Да, – сказала Люба. – И он их отпустил, и они сразу исправились и стали хорошими, добрыми сестрами. Так было в книжке. Но настоящий Кукуй никогда не отпускает детей, как бы они ни рыдали. И вы это знаете, да? Вы видели, что он с ними делает.
– Значит, вы тоже верите, – сказал Хоуи.
Люба пожала плечами.
– Как говорится, quien sabe
[26]? Верю ли я в чупакабру? В это чудище, которого старые los indios
[27] называют козлососом? – Она фыркнула. – Нет, не верю. И в снежного человека тоже не верю. Но в мире творится немало странного. Однажды в Страстную пятницу, в церкви Святого Причастия на Галвестон-стрит, я видела, как статуя Девы Марии плакала кровавыми слезами. Мы все это видели. Потом отец Хоаким говорил, что это ржавая вода с протекающей крыши капала ей на лицо, но мы-то знали, как оно было на самом деле. И святой отец тоже знал. По глазам было видно. – Она опять обратилась к Холли: – И вы говорили, что сами видели много странного.