Мысли, которые нас выбирают. Почему одних захватывает безумие, а других вдохновение - читать онлайн книгу. Автор: Дэвид Кесслер cтр.№ 44

Первого июня 1968 года, во время визита в Замок Исайи в Беверли-Хиллс, Кеннеди повторил свое обещание оправить в Израиль самолеты «фантом». Сирхан слышал комментарии об этом по радио. Он пришел в ярость и начал терять связь с действительностью: «Он доводил меня так, что я, глядя в зеркало, видел лицо Роберта Кеннеди вместо своего собственного».

На следующий день, когда оставалось всего два дня до голосования в Калифорнии, Сирхан пошел на митинг, который Кеннеди устраивал в отеле «Амбассадор» в Лос-Анджелесе. Когда он увидел улыбающееся лицо Кеннеди, то его решимость несколько поколебалась: «Мне казалось, что он выглядел, как святой». Но гнетущее ощущение предательства вскоре затмило его сознание.

Несколько дней спустя, обедая в ресторане в Пасадене, Сирхан увидел в газете рекламу фестиваля «Миракл Майл Марч», посвященного победе Израиля в Шестидневной войне. «Огонь вспыхнул у меня внутри, когда я увидел, как эти сионисты, эти евреи, эти израильтяне… радуются празднику и тому факту, что они вытрясли душу из арабов год назад».

Сирхан утверждал, что тогда, в ярости, он ошибочно посчитал, что шествие назначено на тот вечер. Он отправился посмотреть. Пистолет, который он использовал для стрельбы по мишеням утром того же дня, лежал на заднем сиденье его машины. Остановившись около местного отделения предвыборного штаба Кеннеди, Сирхан услышал о «большой тусовке» в отеле «Амбассадор», и решил проследовать туда. Пока он шел в отель, пистолет все еще лежал в машине; Сирхан миновал вывеску «какой-то еврейской организации», и это только «подстегнуло его гнев».

Несколько часов спустя, в 12:15 дня, Роберт Кеннеди объявил о своей победе в Калифорнии. Прочитав свою речь, в сопровождении охраны он пошел по подиуму на встречу с прессой в Колониальном зале. Кеннеди провели через кладовые отеля, где в засаде ждал Сирхан.

Он расстрелял Кеннеди и толпу вокруг него из револьвера 22-го калибра. Кеннеди умер через двадцать шесть часов. Пятеро других раненых выздоровели. В кармане Сирхана нашли вырезку из газеты Пасадены об обещании президента помочь Израилю.

Когда полиция обыскивала дом Сирхана в Пасадене, они нашли в дневнике бессвязные фразы: «Кеннеди должен пасть. Кеннеди должен пасть… Мы верим, что Роберт Кеннеди должен быть принесен в жертву за плохое использование людей… Роберт Кеннеди вскоре должен умереть».

Психопатия традиционно определяется, как неспособность различать хорошее и плохое. Это определение включает эгоцентризм, отсутствие чувства тревоги или вины, уплощение эмоций и отсутствие чувства эмпатии. Но это определение больше говорит о том, что отсутствует в разуме психопата. А что же тогда присутствует в психопатическом разуме?

В апреле 1999 года Эрик Харрис и Дилан Клеболдом расстреляли тринадцать человек в старшей школе «Колумбайн». Харрис специально оставил следы в дневниках, записках, видео, истории интернет-браузеров, чтобы все могли увидеть, как он пришел к тому, что совершил. Его сочинения позволили проникнуть в разум чрезвычайно неуверенного в себе убийцы, разум, захваченный потребностью насилия. Эрик решился отомстить тому, что считал мировой несправедливостью, которая все время заставляла его чувствовать себя низшим существом. В то же самое время он видел, как делает это и как «выступает с заявлением», отказываясь от подтверждения его собственных мотивов и идей.

В своем интернет-профиле Эрик написал слова, которые могли бы стать девизом всей его жизни, до самой смерти: «Я убиваю тех, кого не люблю, я выбрасываю то, что мне не нужно, я разрушаю то, что ненавижу». Его дневник был начат за год и был заброшен за пару недель до совершения массового убийства. На первый взгляд записи довольно однообразны, словно один долгий, непрерывный вопль бессвязной ярости. Однако при более пристальном рассмотрении можно различить некоторые модуляции интонаций в реакциях на окружающий мир.

В дневнике мы видим мощное самоосознание – как будто Харрис смотрит в зеркало, чтобы следить за ролью, которую играет. Временами проскальзывают моменты ослепительной откровенности, даже ранимости. Для Эрика этот предстоящий акт террора, словно выход на сцену, заявка на получение признания и предвкушение того, что он считает величайшим свершением. Очевидно, что он писал не просто для себя, но и для любого, кто мог бы отыскать этот дневник после смерти и узнать о личности его владельца. На этих страницах он выпускал свой гнев, рисовал себя монстром, красовался перед потомками, чтобы его след в мире казался важным и неизгладимым. Он был захвачен стремлением совершить убийство так, чтобы утвердить свою силу, а также показать свое превосходство каждому, кто недооценил его.

В декабре 1998 года, когда Эрику было семнадцать, он оставил запись: «Интересно, что если кто-нибудь напишет обо мне книгу, она будет, конечно, полна символов, двойных значений, смыслов, образов – в противовес всему тому дерьму, которое творится здесь. Да уж, чертовски хорошее получится сочинение». Звучит, конечно, как скверно сформулированный комментарий о какой-то книге, изучить которую задали на уроке литературы, но это также и подтверждает, что Эрик играет с разумом своего читателя, манипулирует, чтобы представить личность, которую люди будут уважать и помнить. Вскоре читатель обнаружит: признание Харриса в том, что он маниакальный лжец, тесно сплетается с его стыдливым желанием славы. Несвязные признания в симпатии к нацистской Германии, фразы на немецком, подчеркивающие это, поддержка посыла о превосходстве белой расы – но также и маска, помогающая провоцировать оскорбленные чувства, отвращение и страх читателя. По большей части все это должно было делать автора грозным и внушительным – в чем, собственно, и заключалась его цель. Дневник Харриса отличается мощным зарядом эмоций в каждом слове.

В этом дневнике Эрик рисует себя, как человека, который затаил злобу против группы сверстников и социальной несправедливости обычаев старших классов, откуда его исключили. В то же время он старается придать дополнительную значимость своей мести: он превращает месть в протест против безличия человеческого общества; он экстраполирует свою личную боль в философию, предназначенную оправдать убийство. Это часто встречающийся элемент захвата, который руководит нигилистическим разумом убийц в приведенных здесь историях, – личная боль порождает эмоциональную антипатию ко всему и всем. Как Тед Качинский пришел к пониманию, что самые ничтожные проявления современного технологического общества есть зло, так и ярость Эрика из-за его личной раны превратилась в обвинение самому человеческому существованию. Идеи величия – отражение черного зеркала глубоко спрятанного чувства ненадежности – это мощное заблуждение.

Повторяющиеся приступы отвращения в записях, полных ярости, накатывали, словно волны тошноты, в течение всего года. Он начал в апреле 1998 года с осуждения всех подряд, отвергая сострадание в пользу социального дарвинизма: кто не может нести свой собственный вес, заслуживает смерти. Это обобщенное суждение, не направленное ни на кого конкретно. Наряду с осуждением приходит ощущение огромной власти. Теперь он свободен и может делать все, что хочет: «Я знаю, что вы все, придурки, думаете, и как вас взбесить, чтобы вам было плохо… Я чувствую себя БОГОМ, и я хочу, чтобы все до одного были ОФИЦИАЛЬНО ниже меня. Я уже знаю, что я выше почти каждого в этом чертовом мире». Он утверждал свое превосходство, но еще не считал своим долгом убивать одноклассников. Его гнев рос постепенно, месяц за месяцем, фиксируясь на стимулах, возбуждающих его чувство исключительности, попранное более популярными и социально адаптированными учениками.