Он заговорил, медленно и торжественно:
– Ровно десять лет назад, весной двухтысячного года, когда в воздухе еще чувствовалось дыхание зимы, безлунной ночью на пустынной дороге, среди холмов штата Нью-Йорк кошмар стал явью. Бруно и Кармелла Меллани возвращались с крестин в свой загородный дом. Быть может, они обсуждали прошедший праздник, долгожданные встречи с родными и друзьями. Как вдруг какая-то машина догнала их и на длинном плавном повороте начала обгон. Но когда странный автомобиль на полном ходу поравнялся с Бруно и Кармеллой…
Смена плана: салон движущегося автомобиля, водителя и пассажира невозможно разглядеть в темноте. Они о чем-то разговаривают, негромко смеются. Через несколько секунд позади них засветились фары другой машины. Они все приближались, становились ярче, огибая первую машину слева, словно изображая обгон. Как вдруг – ослепительно белая вспышка, звук выстрела, а потом визг шин неуправляемого автомобиля, лязг метала и звон разбитого стекла.
На экране вновь появился рассказчик. Он наклонился и поднял с земли какой-то обломок, показывая его на камеру, будто ценную улику.
– Машина Меллани вылетела с дороги. Она превратилась в такую груду обломков, что первые свидетели не могли определить ни марку, ни модель. Огромная пуля, пущенная из сверхмощного пистолета, снесла Бруно треть головы. Кармелла впала в кому и до сих пор не пришла в сознание.
Мадлен с отвращением поморщилась. Казалось, стилистика РАМ вызывала у нее еще большее отторжение, чем описываемое событие.
Затем рассказчик во всех деталях поведал об остальных пяти убийствах, а под конец столь же подробно – о фиаско Макса Клинтера, навсегда разрушившем его жизнь и карьеру.
– Дэвид, – сказала Мадлен, поворачиваясь к Гурни, – это уже слишком.
Гурни кивнул.
На экране вновь появился рассказчик, только теперь он уже сидел в студии с двумя гостями.
– Прошло десять лет, – сказал ведущий. – Десять лет, но для кого-то все словно вчера. Вы спросите, зачем снова вспоминать этот ужас. Ответ прост. Десятилетняя годовщина – та точка, тот момент, когда правильно и естественно оглянуться назад, окинуть взором былые триумфы и трагедии.
Ведущий обратился к смуглому человеку напротив.
– Доктор Меркили, ваша специальность – судебная психолингвистика. Не могли бы вы объяснить этот термин нашим телезрителям?
– Конечно. Я ищу за словами образ мыслей.
Он говорил быстро, четко, тонким голосом с очень заметным индийским акцентом. Внизу экрана появилась надпись: “Саммаркан Меркили, доктор наук”.
– Образ мыслей?
– Личность, эмоции, прошлое. Как человек думает.
– То есть вы изучаете, как слова, грамматика и стиль раскрывают суть человека?
– Да, именно.
– Хорошо, доктор Меркили. Сейчас я прочитаю вам отрывки из одного документа, который Добрый Пастырь десять лет назад разослал разным СМИ, и попрошу вас высказать свое мнение об этой личности. Вы готовы?
– Конечно.
Ведущий прочитал длинную речь об искоренении алчности “вместе с ее носителем”, “уничтожении переносчиков алчности” и очищении мира. Гурни узнал вступление к “Декларации о намерениях” Доброго Пастыря – к его манифесту.
Ведущий положил распечатку манифеста на стол.
– Что ж, доктор Меркили. Как бы вы охарактеризовали этого индивида?
– Простыми словами? Очень рассудительный, но при этом очень эмоциональный.
– Пожалуйста, подробнее.
– Много неровностей, много стилей, много настроений.
– Вы имеете в виду, у него несколько личностей?
– Нет, что вы, такого расстройства нет. Это глупо, это только в книгах и фильмах бывает.
– Да, но вы сказали…
– У него меняется интонация. Сначала одна, потом другая, потом третья. Это психически неустойчивый человек.
– Насколько я вас понял, такого человека можно назвать опасным?
– Да, конечно. Он же убил шестерых человек, так?
– Действительно. И последний вопрос. Как вы думаете, он все еще на свободе, затаился в тени?
Доктор Меркили ответил не сразу:
– Скажем так, если он на свободе, то готов поспорить, что прямо сейчас он смотрит эту передачу. Смотрит и размышляет.
– Размышляет? – ведущий сделал паузу, как будто ошеломленный этой мыслью. – Да уж, страшно подумать. Убийца живет среди нас. В этот самый момент убийца, возможно, размышляет, что делать дальше.
Он сделал глубокий вдох, словно пытаясь успокоиться. Камера была направлена на него. Наконец он объявил:
– Сейчас мы прервемся и прослушаем несколько важных объявлений…
Гурни схватил мышку и поскорее выключил звук – мгновенная реакция на рекламу.
Мадлен посмотрела на него.
– Мы до сих пор не увидели Ким, а у меня уже терпение на пределе.
– У меня тоже, – сказал Гурни. – Но я должен, по крайней мере, посмотреть интервью Ким с Рут Блум.
– Я знаю, – сказала Мадлен и слегка улыбнулась.
– Что такое?
– Во всем этом есть такая глупая ирония. Когда тебя ранили, а последствия травмы не прошли так быстро, как тебе хотелось, ты ушел в свою нору. И чем меньше ты делал, тем глубже проваливался. Больно было на тебя смотреть. Бездействие тебя убивало. А теперь началось это безумие, эти опасности – и ты возвращаешься к жизни. По утрам, когда такая красота, ты сидел за завтраком и все трогал пальцем руку, проверял, как там онемевшее место, что изменилось, не стало ли хуже. И знаешь что? Ты уже неделю так не делал.
Гурни не знал, что ответить, и потому промолчал.
Между тем на экране окончилась реклама и снова появилась студия.
Гурни как раз успел включить звук, когда ведущий обратился к другому гостю программы.
– Доктор Монти Кокрелл, я так рад, что вы сегодня с нами. Вы признанный эксперт по изучению гнева. Скажите, доктор, все эти убийства Доброго Пастыря – это на самом деле что?
Кокрелл сделал драматическую паузу.
Потом ответил:
– Все очень просто. Это война. Убийства и манифест, который их объясняет, были попыткой разжечь классовую войну. Эта попытка основана на иллюзии, что можно покарать успешных людей за неудачи неудачников.
После этого ведущий и двое его гостей долгих пять минут – для телевидения целую вечность – предавались свободной дискуссии и в итоге сошлись во мнении, что порой единственная защита от таких вот вредоносных взглядов – это право на ношение оружия.
Гурни снова уменьшил звук и повернулся к Мадлен.
– Что такое? – спросила она. – Я прямо слышу, как у тебя в голове крутятся шестеренки.