Этому в школе не учат - читать онлайн книгу. Автор: Сергей Зверев cтр.№ 25

На трамвае я добрался до госпиталя и теперь обнимал свою родную жену.

— Хотела тебе сказать. — Она замялась. — В общем, через неделю я отбываю во фронтовой госпиталь.

— Что? На фронт?!

— Так надо.

— А дети? Алевтиночка, если с нами обоими что случится. Как тогда?

— Ничего не случится. А если… Сергей, зачем мы детям такие, которые ради них струсили?

— А Танюшка? Мы что, оставляем ее одну?

— Таня сама не сегодня-завтра медсестрой в санитарном поезде на фронт уедет. Все пороги в военкомате оббила.

— Э, нет! — У меня даже голова заходила ходуном от такой перспективы. И в памяти всплыл летчик Забродин, которого мы готовили к заброске. Как он говорил: «Фашисты любят бомбить госпиталя и санитарные поезда».

— Она давно выросла. И это то, что каждый человек должен решать для себя сам.

Алевтина уткнулась носом в платок, вздрогнули ее плечи. Когда я обнял жену, она уже была в полном порядке и даже слабо улыбнулась.

А я и сказать ничего путного был не в состоянии — растерян и удручен.

— У тебя-то что? — спросила жена.

— Завтра доложусь в наркомате. И обратно, в свой отдел.

— Я не была дома уже неделю. Но сегодня приду. Жди…

И я ждал. Не спал почти всю ночь. Но Алевтина сдержала слово — пришла. Правда, совсем под утро. И на какой-то час. Просидели мы, держась за руки и смотря друг на друга.

А потом нас опять закрутила война…

На проходной Лубянки мои документы тщательно исследовали, сверили, посмотрели в заявке на пропуска. И я, получив пропуск, с сопровождающим старшим сержантом проследовал в знакомый мне кабинет Вересова на последнем этаже.

— Ну, рассказывай, герой, — сказал хозяин кабинета. Он пригласил меня присесть и отхлебнул чай из стакана в массивном серебряном подстаканнике с портретом Дзержинского. Он вообще постоянно пил чай из стакана в этом подстаканнике, когда бы я у него ни был.

Я ему в двух словах поведал о моих похождениях.

— Молодец. Представим тебя на «Красное Знамя». Хотя не гарантирую. Сам знаешь, чекистам ордена дают неохотно. Да и за отступление давать не принято.

— Да что мне ордена? — махнул я рукой. — Людей вывел — это главная награда.

— Ладно. Хлебнул фронтовых радостей, почувствовал их на своей шкуре, и хватит.

— Как хватит?

— В центральном аппарате поработаешь.

— Это ты меня на бумажки решил посадить? — возмутился я.

— На бумажки? — хмыкнул он. — О бумажках ты только мечтать будешь…

— Проходи, агент Ящер, — с каким-то смаком произнес новую кличку Кургана тот самый похожий на колбасника майор Вебер, стараниями которого Курган оказался в разведшколе.

Майор абвера Гоц Вебер происходил из семьи одесских немецких колонистов, оттуда и знание русского языка, в том числе площадного. Он носился с идеей объединения немцев юга России в отдельную организацию.

Несмотря на свою разудало-веселую манеру общения, он казался Кургану самым хитрым и опасным из всех немцев, с кем ему пришлось взаимодействовать.

— Ты же ни на волосок не веришь в наше дело, — неожиданно бросил в лицо слушателя Вебер.

— Я предан великой Германии. Именно в ней увидел смысл своего существования, до этого момента достаточно никчемного и аморального, — отчеканил застывший в центре небольшого штабного кабинета Курган, гордо вздернув подбородок и демонстрируя искренность своего идейного порыва.

— Смысл существования? — саркастически усмехнулся майор. — Будешь врать, рискуешь лишиться моего расположения. А вместе с ним и головы.

— Виноват, господин майор! — вытянулся по стойке смирно Курган.

— Не корчь преданные рожи. Скажи лучше серьезно, сынок, — почему мы должны верить тебе?

— Потому что за вами сила.

— А большевики? Раньше, когда за ними была сила, ты не спешил вступать в комсомол и служить жидобольшевикам верой и правдой.

— Они слишком много от меня хотели. А с вами я могу быть самим собой.

— И выпускать время от времени из себя зверя?

— Вы необычайно точны в определениях, господин майор.

— То есть… — посмотрел Вебер на него внимательно.

— Я хочу брать от жизни столько, сколько унесу.

— А не надорвешься?

— Конечно, в рамках, которые мне будут позволены вами, — быстро поправился Курган, видя, куда может его завести такой разговор. — Я хочу быть над, а не под и не сбоку. А большевики хотели, чтобы я был счастлив от того, что внизу, а наверху — их комиссары. Это не по мне. Ваша власть сурова, но честна. Вы сразу расставляете все по своим местам, без наивного пустого трепа.

— Хорошо, я понял тебя. Мы нуждаемся в твоих услугах, сынок, и ты должен испытывать гордость от самого этого факта. Но я понимаю, что ты животное, и высшие соображения тебе чужды. Поэтому запомни одно: мы не умеем убеждать или воспитывать. Мы умеем убирать препятствия в виде возомнивших о себе слишком много винтиков нашего механизма.

— Это я понимаю прекрасно.

— И пути назад нет. При попытке исчезнуть из нашего круга внимания мы найдем способ предоставить большевикам все сведения о твоих подвигах. И тогда тебя будет искать вся страна Советов. Точнее, то, что от нее осталось.

— И это мне известно.

— Готовься к своему первому ответственному заданию. Уже скоро.

По спине Кургана пополз холодок. Ага, вот и зарекомендовал себя, выявил предателей. А в награду что? Самое трудное задание? Немцы умеют использовать людей на двести процентов. И давай-ка, агент Ящер, двигай к черту в пасть!

Бог ты мой, все же что-то он делал не так. Не смог до конца понять немцев — они всегда выкручивали ситуацию так, как он не ожидал.

Впереди заброска. Здрассьте, товарищи большевики и НКВД. Я пришел. Не ждали?

Ужас накатил и схлынул. Ладно, нечего стонать, будем исходить из ситуации. Даже такой дерьмовой.

— Вот черт. — Моя нога угодила в воду, смешанную с грязью в глубине окопа.

— Осторожно, — поддержал меня за локоть Лев Никитин, комиссар стрелкового батальона — наше доверенное лицо, оказывающее мне помощь в проведении операции «Клин».

Весна постепенно вступала в свои права. Земля оттаивала, из-под снега появилась грязь. Ничего, грязь высыхает, холода проходят. Впереди солнце, лето. Да и вообще, я уверен, что все будет куда лучше, чем было. Самое страшное мы пережили.

Мы с Никитиным пробирались ночью по траншеям. Мне нужно было убедиться во всем самому. Мы готовили переброску агента, на которого возлагали большие надежды.