– Но нет никого, кому я мог бы доверять, – продолжил барон, и я чуть не рассмеялся – как характеризовали его эти слова! – С вами дело другое, у вас есть месье секретарь.
Жиро пристально посмотрел на меня. В самом деле, странное мы образовывали трио, и мне вдруг начало казаться, что я и в самом деле тот большой негодяй, каким почитают меня мои незамужние тетки.
– Я без колебаний доверю месье Говарду все, что имею, – сказал старик, поглядев на меня почти с любовью. – Но для этого дела я нашел другого посланца, менее ценного для меня лично, не представляющего такой необходимости для моих каждодневных удобств и комфорта, но не менее надежного.
– И если я попрошу, чтобы он вывез за границу мои двадцать миллионов франков, то… – великий финансист не договорил.
– То мы, дорогой друг, окажемся с вами в одной лодке. Вот и все.
– В вашей лодке, – заметил барон с неприятным смешком.
Месье де Клериси пожал плечами и улыбнулся. Серьезный политический кризис словно омолодил старика, и он готовился встретить любую неожиданность с оптимизмом, так плохо вяжущимся с сединой в волосах.
Пока эти двое обсуждали животрепещущую тему, я, не участвующий в игре, сидел и слушал. Барон выказал себя господином хитрым и, как мне показалось, достойным презрения. При всех своих грехах я возблагодарил небо за то, что никогда не питал любви к деньгам, – любовь эта, думается, способна убить все живое и честное в человеческом сердце. Достаточно вспомнить, что именно деньги послужили причиной последней моей ссоры с отцом, того фатального разрыва, исправить который возможно теперь только на том свете. Деньги, как убедится тот, кто проследует за мной через эти страницы, проклятием нависали над всей моей жизнью от начала и до конца. С присущим мне упрямством я обращался против тех, кто тем или иным способом гнался за богатством, жертвуя всем, и наживал в лице этих людей смертельных врагов.
Месье де Клериси в открытой и честной манере дал пространный отчет о своих намерениях. Выходило так, что все его капиталы хранятся на данный момент в доме, в некоем тайнике. Посланцу предстоит совершить несколько путешествий в Лондон, всякий раз имея при себе сумму слишком большую, чтобы сделать поездку приятной. В Англии наличность будет помещена в безопасное хранилище, а затем вложена в ценные бумаги. Деньги действовали на меня как красная тряпка, и мне стало казаться, что я уже наблюдаю первые признаки их разлагающего воздействия на моего доброго патрона. Он говорил о них так, как будто ничто иное на свете не достойно внимания настоящего мужчины. Распаленный спором, виконт понизил голос и не походил уже более на себя прежнего – человека любезного и искреннего.
Но сильнее всего изумила меня легкость, с какой барон превратил его в послушное орудие в своих руках. Да, старый виконт постепенно сошел с пьедестала безразличия и стал проявлять живую заинтересованность в схемах финансиста. Это настолько шло вразрез с поведением месье на встрече заговорщиков, что я лишний раз убедился: мой хозяин слишком стар и простодушен, чтобы остаться собой в этом мире подлецов и негодяев.
Жиро добивался от него одной уступки за другой, и в конце концов было решено, что двадцать миллионов будут перевезены в Отель де Клериси и помещены в тайник виконта. На мой взгляд, самое худшее заключалось в том, что финансист опутал патрона моральными обязательствами, которые старик вполне мог на себя и не принимать.
– В таком случае, я могу без опаски передать все дело в ваши руки? – спросил барон. – Могу я спать этой ночью?
– О, разумеется, – последовал ответ. – Можете почивать совершенно спокойно, мой друг!
– И вы, месье, тоже разделяете ответственность? – продолжил допрос выскочка, повернувшись ко мне.
– Разумеется. Ручаюсь всем, что у меня есть, – был мой ответ, и сомневаюсь, что даже виконт, человек весьма проницательный в таких вопросах, уловил иронию.
– Тогда я удовлетворен, – имел любезность заявить Жиро.
У меня вдруг мелькнула мысль, что низкое происхождение барона проявилось вдруг в том, как он поклонился. Низкое происхождение подобно наследственной болезни – оно всегда проявляется в момент наивысшего напряжения.
– Кстати, – произнес наш гость, уже подойдя к двери. – Вы не назвали мне имя вашего доверенного посланца.
И прежде чем виконт успел открыть рот, у меня в уме мелькнула догадка.
– Шарль Мист, – сказал мой патрон.
Глава X
Золотая ложка
Nous avons tous assez de force pour
supporter les maux d’autrui
[70].
Несколькими днями позже я получил письмо от мадам де Клериси. «Пишу, чтобы выразить удовлетворение, которое мы с Люсиль испытали при виде усовершенствований, осуществленных вами здесь. Я не могу удержаться от смеха, mon ami, стоит мне подумать обо всем, что успели вы сотворить в три дня. Ощущение такое, будто освежающий и мощный ветер – такими я представляю себе ваши английские бризы – пронесся по старому моему дому, сделав его удобнее, чище и лучше, а также оставив обитателей оного застывшими в немом изумлении. Подозреваю, что если многие англичане похожи на вас, то не стоит удивляться, если в один прекрасный день вы станете править миром. У нас были гости, в числе прочих и Альфонс Жиро, с коим, как кажется, вы еще незнакомы. Если правда, что противоположности притягиваются, он вам понравится. Не могу поручиться, но вы, быть может знаете или догадываетесь, что Альфонс в большей или меньшей степени одобренный претендент на руку Люсиль, но…»
Мадам де Клериси перечеркнула последнее слово, оставив его, однако, вполне читаемым. И тут же перескочила на другой предмет, обратившись ко мне с просьбой писать ей и сообщать новости о виконте. Я не кабинетный ученый и не ловкий аналитик мотивов поведения, тем более женских, если последние, конечно, вообще поддаются истолкованию, но вымаранное виконтессой слово и стремительный ее переход на иную тему заставили меня погрузиться в раздумья.
Первоначально намечалось, что виконт последует за дамами в Ла-Полин, оставив меня в Париже присматривать за делами, но внезапно разразившийся политический кризис вынудил его повременить с отъездом. Из письма мадам я уяснил, что муж, должно быть, поставил ее в известность о невозможности визита в Прованс в данный момент. Виконтесса наводила через меня справки о здоровье супруга и без обиняков сообщала, что если деловые вопросы слишком болезненно отражаются на нем, она готова без промедления вернуться в Париж.
А если мадам вернется, то возьмет с собой Люсиль, и на том придет конец притязаниям Альфонса Жиро, для которых уединение Ла-Полин представляет такую удобную среду. Стоит мне написать одно только слово, и все. Понимает ли виконтесса, что предает решение в мои руки? И если понимает, то идет ли на это сознательно? Кто скажет? Мне вспомнились холодность Люсиль и ее отъезд без единого слова объяснения. Мне подумалось, что двадцать миллионов, хранящиеся в данный момент в Отель де Клериси, составляют значительную часть будущего состояния Альфонса Жиро. Мы в Англии привыкли всегда идти напрямик, подумал я наконец, поэтому сел и написал мадам, что супруг ее пребывает в добром здравии и что я с большой уверенностью ожидаю его отбытия в ближайшие дни в Ла-Полин. Но не стану отрицать, что вслед за опущенным в почтовый ящик письмом отправилась и пара бранных слов.