13
Пятью годами ранее Кора прошла учебный курс с Дикси-Бель, после чего собаку официально признали терапевтической. С тех пор она каждый день брала в школу своего лучшего друга. Кора учила особых детей – с отставанием в развитии и целым букетом эмоциональных проблем. Мисс Дикси с ее пушистым хвостиком, добрыми глазами и бьющей через край энергией совершала чудеса героизма – позволяла гладить себя, обнимать и дразнить и при этом неизменно успокаивала детей, смягчала их страхи и таким образом помогала сосредоточиться.
И вообще, Кора повсюду таскала Дикси с собой.
В маленькой комнате рядом с кухней, где стояла стиральная машина, собака остановилась под вешалкой с несколькими ошейниками и поводками, помахивая хвостом и выжидательно глядя на хозяйку. Прогулки мало интересовали Дикси, но занятия в классе и поездки на «форде-экспедишн» она любила.
Кора сняла красный ошейник и такого же цвета поводок, опустилась на колени, чтобы застегнуть ошейник на таксе… и тут обнаружила, что ее руки бешено трясутся, пальцы не могут совместить и защелкнуть две части застежки.
Предполагалось, что она появится с собакой. Она понимала, что должна принести драгоценную Дикси. Понимала, что собака по какой-то причине является вишенкой на торте, частью ее собственного портрета, который она должна написать в этот важный день. Но руки почти не слушались ее – застежка сопротивлялась.
Собака, повизгивая, вернулась через открытую дверь на кухню и остановилась, глядя на Кору. Хвост больше не двигался.
– Не знаю, – услышала Кора собственный голос. – Не знаю… Не уверена. Не понимаю, что мне делать.
Спокойный, тихий голос (принадлежавший, как она считала, ее интуиции и сознанию) пока не раздавался. Но появилось нечто вроде текстового сообщения: светящиеся слова складывались в повелительные предложения на некоем виртуальном экране в темном уголке мозга. Затем послание из текстового стало звуковым, соблазнительный мужской голос зашептал в ее голове:
«Нет времени. Поспеши, поспеши, поспеши. Сделай то, для чего ты родилась. Ты не достигла славы как писатель, но слава придет к тебе, когда ты сделаешь то, для чего родилась. Ты станешь знаменитостью, объектом поклонения».
Кора могла воспротивиться желанию взять с собой собаку, но этому голосу она противиться не могла. Напротив, стремление подчиниться своему сознанию, своей интуиции, этой неведомой силе – Богу? – которая говорила с ней, трогало душу обещанием того, в чем ей так долго отказывали… это стремление было непреодолимым.
Когда она повесила ошейник и поводок обратно на вешалку, руки тут же перестали дрожать.
– Мамочка скоро вернется, детка. Все будет хорошо. Я ненадолго, – сказала она Дикси.
Затем Кора открыла дверь между помещением для стирки и гаражом, поежилась от холодного воздуха. Она забыла надеть пальто, помедлила… Нет, задерживаться нельзя. Надо спешить, спешить, спешить.
– Я тебя люблю, Дикси, очень люблю, – сказала Кора. Собака заскулила, а Кора шагнула в гараж.
Она не стала включать люминесцентную панель, а сразу прошла к водительской двери белоснежного «форда-экспедишн», мерцавшего в полумраке одноместного гаража.
Она села за руль, завела двигатель, нажала на кнопку пульта, чтобы открыть большую сегментированную подъемную дверь. Потрескивая, та поползла вверх, и в гараж хлынул дневной свет. Коре показалось, что это сродни сверкающему притоку света в кино, который всегда предвещает чудесное явление феи-крестной, доброго инопланетянина либо посланника небес. В ее тихой, размеренной жизни намечались важнейшие события, и ожидание какой-то неопределенной славы переполняло ее восторгом.
Слабый запах бензина заставил Кору повернуть голову и посмотреть назад. Спинка заднего сиденья была опущена, чтобы увеличить объем багажника, где в три ряда стояли пятнадцать ярко-красных двухгалонных канистр. Еще вечером Кора свинтила крышечки и разливные носики с каждой канистры, заменив их на два слоя пищевой пленки, закрепленной на горловинах при помощи резинок.
Кора забыла об этих своих приготовлениях, а теперь вспомнила – без малейшего потрясения. Она обвела взглядом канистры, зная, что должна гордиться сделанным, потому что соблазнительный голос похвалил ее, рассказал о том, для чего она родилась.
На переднем пассажирском сиденье стояла большая металлическая кастрюля, в которой она часто готовила супы и тушенку. На дне кастрюли лежали зеленые кирпичики флористической пены, купленные вчера в садоводческом магазине. В пене вертикально стояли две связки длинных спичек, по десять штук в каждой, удерживаемые двумя резинками: одна – под спичечными головками, другая – у противоположного конца связки. Рядом с кастрюлей лежала маленькая газовая зажигалка.
Кора подумала, что спички похожи на связки крохотных увядших цветов, волшебных цветов, которые расцветут яркими букетами, когда будет сказано магическое слово.
Среди канистр были разбросаны две сотни спичечных головок, срезанных ею с палочек.
Выехав наружу, под серое небо, она даже не потрудилась взять пульт и опустить за собой гаражную дверь. Приятный голос теперь говорил ей, что время драгоценно, и Коре не терпелось узнать, почему это так. Когда она доехала до конца подъездной дорожки, обнаженная кожа согрелась благодаря теплому воздуху из вентиляционных отверстий, и пальто перестало быть нужным.
14
Джейн ждала в пустом помещении по другую сторону улицы и при помощи анонимного мобильника следила за тем, что происходит в доме Лоренса Ханнафина. Ей показалось заслуживающим внимания то, что за сорок семь минут, которые потребовались журналисту, чтобы освободиться, он ни разу не позвал на помощь.
Гардеробная помещалась в середине дома и не имела окон. Возможно, журналист знал, что дом построен добротно и никто за его стенами не услышит крика изнутри. А может быть, он уже решил, что сенсация слишком велика и нельзя отказываться, невзирая на риски. В этом случае он не стал бы звать на помощь, чтобы не пришлось объяснять, кто его запер.
Она решила, что надежда есть.
Последний удар. Дверь гардеробной где-то вдалеке рухнула на пол спальни, вслед за этим раздалось тяжелое дыхание Ханнафина. Сопение стало громче, когда Ханнафин пересек комнату и приблизился к телефону, но потом стихло: видимо, он вошел в ванную, оставив за собой открытую дверь.
Послышался новый звук, и Джейн лишь через несколько секунд поняла, что это, вероятно, шумит вода, стекая по раковине. Потратив много сил, Ханнафин захотел пить, а также ополоснуть потное лицо. Минуту спустя он выключил воду, после чего в трубке раздались неопознаваемые шумы, затем стук – видимо, Ханнафин поднял стульчак, который ударился о сливной бачок, – и наконец звон струи. Мыть руки он явно не стал.
Затем он вышел из ванной. Судя по тому, как близко раздавались возбужденное дыхание и мягкий стон пружин, Ханнафин сел на край кровати в одном футе от телефона со включенным микрофоном.