Молчание. Оба насупились, как проштрафившиеся школьники.
— Себ? Гил? Как у нас принято отвечать?
До них дошло.
— О’кей, — проворчали они.
Ральф натер мне еще аспиринового порошка, чтобы унять боль в зубе, и занялся поисками средства, которое могло бы справиться с инфекцией. Не думаю, что он так старался только ради меня, хотя мы и сблизились в эти дни: главным образом Ральф сам получал интеллектуальное удовлетворение, трудился для науки. Он куда-то удалялся на много часов кряду. Сделал себе сумку через плечо из коврика с сиденья самолета вместо своей прежней адидасовской барсетки, собирал в нее листья, травы, корешки и толок в ступе. Он даже ловил маленьких, похожих на землероек грызунов и экспериментировал на них. В еду они не годились, но для Ральфа оказались идеальными подопытными крысами. Он и вел себя, и выглядел почти нормально. Челка, занавешивавшая глаза, отросла, и он закрутил ее наверх в мужскую косичку. И перестал выражаться так, словно живет в трущобах. Да, он и держался, и говорил на тыщу процентов лучше прежнего.
Все вроде бы приладились к этой жизни, даже Себ и Гил. Себ так и носил горделиво свой фитнес-браслет, хоть в нем давно села батарейка, но больше не пытался затевать Игры. Мы продолжали обустраивать Бикини-Ботом. В доме появился стол, и я сообразил, как сделать из раковин светильники с рыбьим жиром (фитили мы каждый вечер зажигали от костра). Они пованивали, но могли гореть несколько часов. Я еще кое-что соорудил: бадью, чтобы собирать воду из водопада, и туалет с седалищем над расщелиной в скале. Мы каждый день купались и поочередно то охотились, то рыбачили. Дела шли хорошо.
До той ночи, когда мне поплохело. Я проснулся в темноте, в агонии. Голова — сплошной ком боли. И тут я понял однозначно, что зуб нагноился, и мне представилось: будь у меня зеркало, я бы увидел в нем огромный зеленый шар вместо головы, зеленый и блестящий от пота, как те зеленые гонады на пальмах. Вокруг все мирно спали, а я извивался от боли. Стоило прилечь, и зуб дергало — хоть вой. Я прямо слышал, как в воспаленном нерве бьется пульс. Но сидя я не мог уснуть. И я не знал, как мне быть. Если инфекция распространится, она может меня убить. Я попытался пожевать очередную порцию ивового порошка, которую оставил мне на ночь Ральф, но вся челюсть болела так, что я и жевать толком не мог.
Я припомнил фильм «Изгой», где Том Хэнкс выбивает гнилой зуб коньком. Должно быть, я раз сто пересматривал это кино в пору увлечения робинзонадами, но всякий раз зажмуривался, когда металлическое лезвие касалось зуба. А теперь, будь у меня под рукой конек, я бы собственноручно выбил себе этот зуб.
Я немного побродил по острову под голубой луной, любуясь серебристым морем и чернеющими, колеблющимися на ветру пальмами. Но и это зрелище не уняло охватившую меня панику. Я умру здесь, а Себ в итоге восторжествует. Мы с ним играли в детские игры, в бирюльки, а вот настоящая Игра, где ставка — жизнь и смерть. Затянувшаяся Игра — ударил-то он меня уже давно, и только теперь инфекция проникла в мою кровь и движется к органам, разъедает их, убивает. Каждым биением своего позеленевшего сердца я проклинал Себа.
Нет спасения. О зубе я не говорил никому, кроме Ральфа, не хотел подставляться. Наконец, обессилев, я снова лег и подумал: может, уж и не поднимусь? Наверное, я провалился в лихорадочный сон, бред: мне привиделся призрак в белом, он заслонил звезды. Таинственный обитатель острова наконец-то явился. Мне представилось, в духе «Сердца тьмы», как я карабкаюсь на Монте-Кристо, и глаза неведомых существ мерцают в ночи, как звезды, тревожные крики и визги доносятся из черных зарослей. Нет ли у этих тварей господина? Может быть, тут уже есть колонист, и он наблюдает за нами, и у него дурное на уме?
— Мистер Курц? — прошептал я.
Лица его я не видел — он, кажется, был в маске, только глаза проступали.
Руки в перчатках разжали мою челюсть, на зубах запищала резина. В глаза мне хлынул свет, намного ярче звездного. И больше ничего не помню.
Очнулся я утром, солнце уже стояло высоко. Рядом, обхватив руками колени, сидела Флора.
— Мы решили тебя не будить, — сказала она. — Ты довольно странные звуки издавал.
Во рту — будто сухая пыль. Так сухо во рту бывает после того, как зубной врач специальной штукой отсасывает слюну.
— Кошмары снились, — пробормотал я.
При свете дня образ склонившегося надо мной мистера Курца, в белых одеждах и маске, быстро таял, как обычно тают сны. Говорил я с трудом. Одна сторона лица онемела, и я вроде бы не управлял ей как следует. Господи, у меня что, инсульт случился из-за этого зуба? Я рывком поднялся и ткнул пальцем в щеку. Больше не болело. Значит, лицо утратило чувствительность. Сердце затрепетало в панике. Я сглотнул — ощутил химический привкус. И кое-что еще обнаружил.
Зуб исчез.
Язык ощупывал то место, где недавно был зуб, — с ума я, что ли, схожу? Гладкая пустая десна, дыра, легкий металлический привкус крови. Я сунул туда палец — не лучшая идея, палец был грязноват, но я должен был убедиться.
Зуб исчез.
Лишь подживающая ранка размером с зуб.
Чувствительность возвращалась: лицо слегка покалывало. Я подвигал челюстью, чтобы восстановить кровообращение.
Флора все это время пристально за мной наблюдала.
— Что с тобой? Ты словно с привидением повстречался.
С привидением. Рассказать Флоре о той одетой в белое фигуре из моего сна? Лучше не надо, а то решит, что я помешался. Я не хотел, чтобы меня сочли сумасшедшим. Судя по основателю Осни, королю Георгу III, вождю лучше оставаться в здравом уме. Так что я сделал вид, будто ничего особенного не произошло.
— У меня зуб гноился. И кажется, ночью он выпал.
— Отлично, — сказала она. — Была проблема — и нет проблемы.
— Ну да.
Флора уловила сомнение в моем тоне.
— А что не так? Зубная фея не прилетела?
— Нет. — Я покачал головой, и это движение больше не вызывало боль. Трудно так сразу привыкнуть, вернуться к нормальным ощущениям. — Все в порядке. Даже лучше чем.
Она как-то странно глянула на меня:
— Вот и хорошо.
Весь день Флора продолжала присматриваться ко мне. Ну и пусть. Я — король острова. Что случилось ночью, каким образом зуб исчез — мне все равно. Я попросту неуязвим, вот что. Мне выпал второй шанс, и я был твердо намерен воспользоваться всеми преимуществами и жизни, и власти. И пора уже укрепить мое положение соответствующим символом.
После утренней охоты и купания я порылся в горе дров, что натаскал Себ, и выбрал самые прочные и прямые палки. Их я отнес в Бикини-Боттом № 1. Наш дом был почти готов. Хотя мы по-прежнему устраивались на ночь вокруг костра, потому что стояла жара, Бикини-Боттом гарантировал нам убежище от дождей, и мы уже начали им гордиться. Джун как раз была внутри, она сооружала полочку для оранжевого-это-новый-черный-ящика. Самописцу отводилось почетное место на стене хижины, словно какому-то причудливой формы идолу, нашему спасителю. Флора возилась с дверью: хотела приделать к ней петли, чтобы та плотно закрывалась и защищала нас от дождя и ветра.